Три портрета: Карл Х, Людовик XIX, Генрих V - страница 21
Покорнейше прошу вас, сударыня, повергнуть меня к стопам графинь, ваших дочерей. Благоволите принять уверение в моей преданности и высоком уважении.
Пушкин.
21 августа. Москва.[67]
К этому моменту в самой Франции уже все закончилось, но в декабре того же года в письме той же Елизавете Михайловне, которое он по привычке напишет на французском языке, поэт скажет: «Какой год! Какие события!» И говорить он будет не только о революционной Франции, но и такой же мятежной Польше.
В момент отречения деда герцог Бордосский будет с ним. Наверное, в этот день молодой Генрих, которому традиция даст имя Генрих V впервые понял, что такое быть королем, но, к сожалению, только в помещениях Рамбуйе. В течение недели придворные будут воспринимать его как короля, ведь такова была воля его деда, подтвержденная соглашением его дядей. Было ли это выдумкой художника, или это действительно состоялось, но во второй половине дня 2 августа 1830 года в поместье Рамбуйе «Генрих V» принял первый в своей жизни самостоятельный парад. Это был осмотр королевской гвардии, точнее той ее части, которая осталась с Карлом X и не примкнула к революционерам из Парижа, где была своя атмосфера.
Неизвестный автор. Молодой герцог Бордосский осматривает королевскую гвардию в поместье Рамбуйе 2 августа 1830 года. Середина XIX века. Музей Ордена Почетного Легиона. Париж
Через несколько дней герцог Орлеанский напишет и издаст брошюру «Герцог Бордосский – бастард», что сделает молодого французского принца незаконным королем в глазах общественности. 7 августа Национальное собрание будет готово провозгласить Луи-Филиппа Орлеанского «Королем французов», но в защиту молодого герцога ли выступит политик, ярый роялист и консерватор Франсуа де Шатобриан. Но это будет «глас в пустыне».
Призвание на престол Луи-Филиппа и его провозглашение «королем французов» делают бесплодными попытки «Генриха V» стать французским королем. При его жизни это будет первый раз, когда закон был не на стороне «закона».
«Вечный изгнанник»
Виктор Гюго, посвятивший своих знаменитых «Отверженных» временам своего молодости, совпавшими с Реставрацией и Июльской революцией, включил такой диалог в свое произведение:
«Тряпичница была благодарна поставщицам ее мусорной корзинки, она улыбалась трем привратницам, и какой улыбкой! Разговоры между ними шли примерно такие:
– А ваша кошка все такая же злюка?
– Боже мой, кошки, сами знаете, от природы враги собак. Собаки – вот кто может на них пожаловаться.
– Да и люди тоже.
– Однако кошачьи блохи не переходят на людей.
– Это пустяки, вот собаки – те опаснее. Я помню год, когда развелось столько собак, что пришлось писать об этом в газетах. Это было в те времена, когда в Тюильри большие бараны возили колясочку Римского короля. Вы помните Римского короля?
– А мне больше нравился герцог Бордоский.
– А я знала Людовика Семнадцатого. Я больше люблю Людовика Семнадцатого.
– Говядина-то как вздорожала, мамаша Патагон!
– И не говорите, мясники – это просто мерзавцы! Мерзкие мерзавцы. Одни только обрезки и получаешь»[68].
Из этого диалога явствует, что общественное мнение было отнюдь не против Бурбонов в то время. Общество о них помнило и не забывало, но разговор нескольких людей явно показывает, что они не были против старинной французской династии.
А теперь слова Гюго-историка и современника: «Падение Бурбонов было исполнено величия, прославленного, однако, не ими, а нацией. Они покинули трон с чинной важностью, но без всякой внушительности; они ушли во тьму, но это не было одним их тех торжественных исчезновений, которые оставляют мрачный волнующий след в истории; это не было ни потустороннее спокойствие Карла I, ни орлиный клекот Наполеона. Они просто ушли, вот и все. Они сняли корону и не сберегли ореола. Они совершили это с достоинством, но не королевским»[69].
Герцог Бордосский теперь становится известен как граф де Шамбор по названию замка, построенного в XVI веке Франциском I в области Луары. Именно под этим титулом он будет жить большую часть своей жизни. Вместе с дедом, дядей и тетей, матерью и сестрой он переезжает в Шотландию. Оттуда семья начинает пристально следить за событиями во Франции. Его мать – вдовствующая герцогиня Беррийская и «графиня де Росни» – отличалась особенной активностью. В печальной известной всеми миру Вандее, на юге Франции, за восстановление на троне графа де Шамбор стала агитировать сильная партия. Именно для поддержки связи с ней и координации действий герцогиня Беррийская переезжает в Италию уже на следующий год после изгнания.
