Насытился ли он ею, наконец?..
Майкл долго сидел, глядя на спящую Кло в своей постели, потом поднялся и вышел во двор. Он расседлал Лопеса, выпустил его пастись в загон и постоял немного, глядя на огни Лоло в долине. Кло должна победить в этой схватке — и тогда Дэн и Гейб смогут вернуть ранчо и воспитывать детей на земле своей семьи. Честное имя Сэма Мэттьюза будет восстановлено, а город освободится от преступной власти Клуба.
Майкл мог сделать несколько звонков и собрать отличную команду экспертов. Он не сомневался, что знакомый генеральный прокурор поможет с возобновлением расследования дела Сэма. Но для этого еще не настало время: он должен собрать все улики и быть во всеоружии.
Внезапно Майкл опустился на колени и набрал полные пригоршни земли. Это была земля, добытая и вспаханная его предками. Они защищали ее своей кровью, сохранив свободной от завоевателей — и от влияния Клуба. Он мог бы продать ее, но твердо знал, что не станет этого делать. Он мечтал вырастить на ней своих детей, которые играли бы на том же старом дереве, где он построил себе в детстве шалаш. Он мечтал научить их ухаживать за коровами и лошадьми, пахать и сеять, уметь кожей чувствовать изменения погоды, как его индейские предки…
Ночь была теплая. Легкий ветерок обвевал его голую грудь, донося запах сосен в горах и трав на пастбищах. Где-то там катила воды прозрачная горная река, которую спас от загрязнения Сэм Мэттьюз. От нее зависели урожаи зерна, ее воду пили животные, а люди не только пили, но еще ловили рыбу и купались в ней все лето.
Майкл медленно встал. Он не был здесь приезжим. Эта была его земля, и он обязан сам ее обрабатывать. Он не может уступить эту честь чужим.
Обнаружив, что Майкла нет рядом, Кло накинула его рубашку, подошла к окну и посмотрела во двор. Майкл стоял, по-хозяйски широко расставив ноги; длинные черные волосы развевались на ветру. Его фигура резко выделялась на фоне Скалистых гор. Он выглядел как истинный владелец этой земли, предки которого жили здесь задолго до прихода белых.
Кло спрятала лицо в ладонях. Она может стать причиной его разорения, он может потерять ранчо Бирклоу. Что бы ни было между ними, она не могла позволить, чтобы он потерял землю, которую так любила его семья. Так много людей могут дорого заплатить, если она проиграет…
Тяжело вздохнув, Кло нырнула назад в постель. Еще часок или два она может насладиться безопасностью, которую всегда ощущала рядом с ним, если они не ругались.
Майкл вернулся в дом и прошел в душ, затем тоже лег и обнял ее сзади, прижимая к себе.
— Ты справишься, детка, — пробормотал он устало, зарываясь лицом в ее волосы. — Поверь мне.
В три часа утра Кло выскользнула из постели.
— Может, поспишь еще немного? — сонно спросил Майкл и опять закрыл глаза.
Но она не могла спать. Его предложение использовать коровник не давало ей покоя — ей не терпелось посмотреть, подойдет ли это помещение для ее грандиозных планов. Кло натянула боксерские трусы Майкла и влезла в его ботинки, но тут он обхватил ее за колени теплой рукой.
— Полагаю, ты хочешь удрать от меня?
— Я хочу посмотреть коровник, — тихо сказала она, пытаясь освободиться.
— Сладость моя, там еще темно!
Но Кло не могла успокоиться. Нагнувшись, она чмокнула его в щеку и шагнула к двери.
— Знаю. Где твой фонарик?
— Там пауки размером с тарелку, а также змеи, ящерицы, жабы и наверняка крысы величиной с кугуаров. И мыши тоже, — сказал он, переворачиваясь на спину и закидывая руки за голову.
Майкл, растянувшийся на постели, слегка прикрытый простыней, просился на обложку журналов для женщин. Кло боролась с охватившим ее желанием броситься к нему, дыхание ее участилось, низ живота ожил, ее охватил жар.
— Я уже не маленькая, и ты не напугаешь меня пауками, Майкл! Где твой фонарик?
— Вернись в постель, и я придумаю истории получше. Может быть, расскажу, что я чувствую, когда нахожусь в тебе… — сказал он хрипло и, вдруг быстро метнувшись, ухватил ее за резинку трусов.
У Кло перехватило дыхание, и по коже побежали мурашки, когда его пальцы начали гладить ее бедро. Она не хотела показывать ему, как это действует на нее, но была бессильна. Ей больше ни до чего не было дела, кроме желания, чтобы он опять вошел в нее.
