Три метра над небом - страница 39

Допито молоко и съедена последняя крошка хлеба. Пора уходить в город. Шумный, суетный. Но надо.

– Сударыня, не подскажите, где у вас в городе школа рисовальщиков находится?

– А у нас каждая шпана рисовальщик. Все стены непристойностями разрисовали. И вы, сударь, туда же. А с виду приличный человек.

– Мой друг настоящий барин. Не глядите, что он скромно одет, – ворвался юноша вор.

– Избави меня Бог от таких друзей, – хозяйка перекрестилась и ушла.

– Женщина в чем-то права, юноша. Звание друга надо заслужить. Мы же с вами совсем не знакомы.

Дарий уже обулся в уличные башмаки, надел длинную куртку из тонкой шерсти. Он готов идти в город искать училище рисования и живописи.

– Не хотите, чтобы я звал вас моим другом, извольте. У меня в друзьях важные персоны. Не думаете ли вы, что я с детства промышляю грабежом на дорогах? Я хотел сказать вам, где находится школа изящных искусств. Не это ли вы идете искать?

Юноша хитро улыбается.

– Вы завтракали? – сменил гнев на милость Дарий.

– О, да! Мой господин. Добрые женщины на рынке угостили меня.

– Они были настолько добры, что не заметили пропажи?

– Опять вы хотите обидеть меня.

Примирение состоялось уже на улице.

Вот оно! То здание, где молодые люди учатся рисовать, живописать и ваять.

– Подождите меня тут, – Дарий секунду подумал, и добавил: – А лучше погуляйте по городу. У вас есть чем заняться.

Дарий имел в виду задание вожака шайки.

– Я знаю, на что вы намекаете. Жирного кота я успею подобрать на выходе из города. Лучше я поищу веселую вдовушку.

«А ты, брат, хват,» – по-доброму думает Дарий. И когда юноша оборачивается и уходит, крестит его.

В мастерских в основном юноши. Стараясь не мешать ученикам, Дарий обходит их. Тут рисуют орнаменты. Тут – ордера колонн.

Пройдя анфиладу мастерских, Дарий нашел то, что искал. Чутье подсказало ему: это тот юноша, которого Бог одарил щедро. Уверенные штрихи его карандаша выдавали в нем мастера. Красиво. Нет слов. Но что-то в его рисунке настораживало. Нет! Скорее отталкивало. Не было в изображении тепла.

Духа нет!

Город жил своей жизнью. Купцы торговали, горожане покупали. Политики строили интриги и составляли заговоры. Любовники предавались страстным утехам. Мужья изменяли женам, а те старались не отставать от мужей. Дети резвились и учились грамоте. Кузнецы выковывали и орала, и мечи. Печники чистили трубы, чтобы они зимой не дымили внутрь.

Дарий творил таинство вселения Духа в картину молодого художника. И она ожила. Глядите!

Дарий прощался с городом. Город прощался со странником фейерверком. Город праздновал день Святых Апостолов Петра и Павла.

– Теперь куда пойдете, почтенный? – спросил юноша-вор, когда они дошли до того места, где шайка пыталась ограбить Дария.

– Далеко, милый вор. Так далеко, что твоей жизни не хватит, чтобы ты смог дойти туда.

– Чудак вы. А вашей жизни хватит?

– Моей хватит. – Дарий обнял юношу, закинул котомку за спину и пошагал на Восток.

– Дмитрий Устинович! Дмитрий Устинович! – дежурившая в этот день постовая сестра теребит за плечо мужчину, лежащего в спецкойке.

– Что тебе, дева юная, от меня надо?

– Таблетки принять надо. Время.

– Что есть время? Я прошагал семь тысяч триста три дня, чтобы вы меня уложили в койку.

Сестра с жалостью глядит на мужчину: не так уж стар, а как болезнь его скрутила! Врач говорит, что больной Дмитрий Устинович Храбров вряд ли поправится. Был бы он буйным, была бы надежда…

В десяти метрах от воды, покосившись, понуро стоит кабинка для переодевания. Рядом стройный шест пляжного зонта воткнут и гордо реет лоскутами на ветру. То, что раньше было лежаком, лежит, бездыханно раскинув планки, как сломанные руки. Вселенская тоска веет над ними.

И только один западный ветер, как и положено, в этом мире, весело воет, развевая песок и мусор по поверхности пляжа. У них там, на Западе, хоть кризис, а веселится народ приезжий.

Зонт постоял, постоял и, не выдержав напора ветра, упал на бок.

– Лег отдохнуть, – проскрипела кабинка для переодевания. – Мне бы так.

Тут-то из неё и вышла Она. Женщина.