Фрол, решив, что под жабрами друг подразумевает уши женщины, сильно схватил Федору.
– Ой, – кричит женщина, – оторвешь же, гад!
Перепил я сегодня, решает Федул, это же надо, чтобы рыба говорила. И все же не оставляет друга.
– Держи крепче, я иду.
Припозднившийся косарь переправлялся на своей плоскодонке с дикой головной болью, вызванной тем, что он уснул пьяным под кустом жимолости, правя на ориентир, кривую сосну на том самом берегу, где два мужика что-то невероятное вытворяли с бабой. Из-за копешки, которую косарь взгромоздил на нос лодки, обзор ограничен, но звуки отлично, по воде-то, доходили до ушей его. Федора к этой минуте перешла от крика к звериным воплям. Как же иначе, если теперь уже двое пытаются её «усмирить»?
Село…
Когда же, наконец, лодка пьяного косаря доплыла до того места, откуда ему открылась картина «морского боя», он от удивления встал. Одно неверное его движение – и плоскодонная лодка переворачивается.
Теперь над водной гладью вечерней реки раздается три голоса. По очереди приведем их. Первый, это голос Федоры:
– Подлецы, вы мне все уши ободрали. Ни хрена не можете. А туда же, к бабе лезете.
Мужской дует:
– Стой, кобыла, а не то уши отдерем!
И третий где-то недалеко и очень жалобно:
– Тону, братцы, тону!
А село? А ничего. От реки оно стоит далеко, но даже если кто и услышал крики, не вылез бы из избы. Как говорят на Украине – моя хата с краю. Тут вам не окраина какая-нибудь. Тут сердцевина России. Тут леса такие, что в жизнь не обойдешь. Тут и реки полноводны.
Параскева спит и храпит. Севка, описавшись, тоже уснул. Вонь в избе невероятная. Ну и что? Кто нюхать будет? Старик годов от роду пятидесяти шести ушел в лес, там и заночует. Ему ночная прохлада не страшна. Запалит свой костерок, наломает лапника и уляжется на него. И не нужны ему перины.
Село спит. Только у реки продолжается возня. Пьяный косарь побарахтался, побарахтался и доплыл до отмели. Федора, Фрол и Федул наконец-то угомонились и теперь сидят на валуне. Обсыхают.
– Мужики! – кричит косарь, с трудом различая фигуры людей, – помогите выбраться на берег.
– Его мне не хватало, – рассудительно говорит Федора, ощупывая бока и кое-что другое, изрядно пострадавшее от рук мужиков.
– А чо? Свежечка не желаешь? Вишь, как волнуется Фадей. Сено утопил. Утешить надо бы.
Смеётся Фрол.
– Сам не утоп, и то хорошо. Замерз, наверное, – Федул серьезен, – Ты согрей его.
Фадей с отчаяния начинает прыгать. А отмель-то узка, и допрыгался – окунулся с головой.
– Утоп все-таки, – почти радостно говорит Федул.
– Дурак ты, Федул, – Федора готова жалеть любого мужика.
Село спало.
– Мужики, пора по домам, – сказала немного утомленная Федора. Молчание было ей в ответ. Мужики уснули там, где сидели.
– Не мужики, а тюки с соломой. Перевелись мужики-то. По-настоящему не могут одну втроем (!) уделать, как следует.
Федора подоткнула подол юбки и начала подниматься по лестнице. А темно уже. Как в темноте углядишь сгнившую ступеньку?
Что свалилось на них, спящие Фрол, Фадей и Федул сходу не поняли, и начали пинать ногами это. Истошный вопль «О! Больно!» – остановил их. Слава Богу, Федора ничего не переломала и не сильно ушиблась.
Спит село и спят они: одна баба и трое мужиков.
Небо чисто. Полная Луна освещает землю. На реке, зацепившись за затонувшую корягу, медленно вращается копна сена с лодки пьяницы косаря Фадея.
В лесу спит Порфирий, ему тепло.
Кто проснется поутру?
Сегодня пятница, скоро праздник великий – преображение Господне. А пока…
Дни убывают, но жара прибывает. С Велесова дня начинают косить, заготавливать сено. Коси коса, пока роса – роса долой, и мы домой!
– Мужики, – с трудом ворочая языком начал Фрол, – а чего вчерась-то было? Или мне приснилось, что тут баба была.
– Была.
Федул лежит на траве рядом с Федорой.
Фадея рядом нет. Нужда малая погнал его за камень. Но разговор он слышит и потому вступает.
– А кто с тобой рядом лежит? Не баба разве?
– Тьфу ты, черт. Она самая.
Федул спросонья решил, что это его жена Параскева.
Мужик вскочил и отпрыгнул в сторону.
– Дома от неё житья нет, и тут она.
Домой пошли трое мужиков, что провели ночь на берегу реки. Федора осталась лежать на клочке травы у камня.
