– Господи, Артемий Иванович! Ваше благородие! – встретило их возгласами семейство кухмистера. – Как вы вчера? Рассказывайте же!
– А чего тут рассказывать! – сказал Артемий Иванович. – Обычные будни верных царевых слуг. Заговорщики набросились на его высокоблагородие, вы сами видели, как он вылез на крышу и дрался с ними как лев. Я с Лукичом бросился к нему на помощь, отнял у одного из мерзавцев саблю – я вам завтра ее покажу, сегодня с собой брать ее неудобно, – и загнал их в квартиру, где они заперлись.
– Они оттуда только в полночь решились выползти да по казармам разбежались, – сказала Агриппина Ивановна. – У нас все в журнале прописано. Я вас видела, как вы с подъезду вышли. Пальто нараспашку, шашка в руках и грудь вся окровавлена!
– Да нет же, маменька, – сказала Василиса, – то Артемий Иваныч варенье вишневое на себя опрокинул, когда его высокоблагородие на крышу вылезло.
– Что же вы к нам-то не зашли? – спросил Петр Емельянович.
– Да уж какое там зайти! – сказал Артемий Иванович. – Сейчас же на телеграф поехали, Его Величеству телеграмму отбивать. Вот сегодня нам велено к нему в Гатчину прибыть.
– Генерал Черевин просил посетить его для обсуждения мер против заговорщиков, – вставил Фаберовский.
– Ох ты, Господи, такая дорога длинная! – всплеснула руками Агриппина Ивановна. – Там ведь еще и не накормят, наверное. Мужчины вечно в своих делах покушать забывают! Петр Емельянович, надо бы Артемия Иваныча с их высокоблагородием снабдить на дорожку…
– Да уж понятно, – крякнул Петр Емельянович и достал из буфета особый дорожный термический судок. Этот судок кухмистер привез из Парижа со Всемирной выставки три года назад и очень гордился им. Он был выполнен в виде мельхиорового цилиндра, в который вкладывались четыре мельхиоровых же миски с различными блюдами, а сверху плотно закрывался крышкой с особым замком. Сам судок вставлялся в войлочный кожух, в свою очередь покрытый сверху чехлом из стеганного на вате голубого шелка с кожаным ремнем, чтобы удобно было носить его через плечо, словно саблю. С этим судком кухмистер спустился вниз в кухмистерскую и, вернувшись, собственноручно повесил его на шею своему будущему зятю.
– Свадьбу-то когда назначим, Артемий Иванович? – Петр Емельянович поправил у него на шее ремешок от судка. – Надо бы поскорее. Не могу дождаться, когда смогу вас сыном своим назвать.
– Да хоть завтра! – легкомысленно сказал Артемий Иванович.
– Вот и ладненько, вот и ладненько! – потер руки кухмистер. – Завтра-то не выйдет, а вот сразу после крещения и сыграем. Я по календарю проверил, восьмого числа можно. Пока надо приглашения напечатать, да документ о говении надо представить от вашего духовного отца, справочку-с.
– Чего-с? – переспросил Артемий Иванович растеряно. – Ах, это… Да я уж лет десять у исповеди не был.
– Да как же… Такой чин охраны, и не говеет… Такое и в голову прийти не могло…
– У нас в ведомстве болтать не принято, даже на духу. У нас этого на дух не переносят. А вот как заговорщики попа подкупят да все тайны государственные вызнают…
– Так ведь без справки венчаться не дозволят!
– И сколько ж мне говеть надо?
– Две недели положено. – Кухмистер почесал в затылке. – Но есть у меня поп знакомый в Святого Пантелеймона, отец Николай… Там и венчаться будем. Я вам записочку напишу, он дня на три согласится. Только вы ему не говорите, что вы из царской охраны, а то он пуглив, да и стар уже.
– Да что ж ты, Петр Емельянович, словно клещ в Артемия Иваныча вцепился! Неси икону, благослови молодых, как положено! Василиска, тащи водки!
– А кого вы в шаферы изволите выбрать? – спросил Петр Емельянович, вынимая икону из киота.
– И не знаю даже… – Артемий Иванович оглянулся на поляка. Тот пожал плечами. – Может, Лукича пригласим?
– Лукич ногами слаб, с венцом в церкви не выстоит, – возразил поляк. – Его лучше в посаженные отцы.
– Ох, еще и этих дармоедов нужно… – пробормотал Артемий Иванович.
– Я думал, ваше высокоблагородие будет посаженным отцом, – сказал Петр Емельянович.
– Упаси Господь! – отмахнулся Фаберовский. – Не допускается. В нашем ведомстве. Ничего, найдем.
