Варакута оказался соответствующим характеристике генерал-майора Ярошенко даже больше, чем на фотографии из альбома. Он встретил их умильно и заискивающе, предложил чаю и лично обмахнул веничком ботинки Фаберовскому. Ничего интересного в квартире не было, клозетная чашка содержалась в образцовой чистоте, и уже на выходе Артемий Иванович заглянул в кладовку и заметил там кучу мешков.
– Это что, тыквы на зиму припасены? – спросил он у Варакуты.
Инженер неожиданно смутился.
– Извольте предъявить к осмотру, – вмешался поляк. – В жилых помещениях в таком числе земляные корнеплоды хранить запрещено, на то есть погреба.
Артемий Иванович вытащил один из мешков на свет и, развязав, вывалил на пол груду небольших медных самоварных корпусов.
– Так-с, – сказал поляк. – Не лужено, не паяно, со службы унесено… Что это такое? Самовар. А может бомба?
Он взглянул на Варакуту пронзительным глазом. В ответ тот жалко улыбнулся.
– Шутить изволите-с. Какие ж из самоваров бомбы…
– Верно, шучу. Ворюга – не разбойник.
– Ну, коли вы так к самоварам пристрастны, так и самоварничать небось любите? – спросил Артемий Иванович и направился к буфету, на ходу поправляя лямки гидропульта.
Он раскрыл стеклянные дверцы и достал слегка обколотую сахарную голову в синей бумаге, но она не поместилась в карман пальто, где уже лежала бутылка шампанского. Пришлось поставить ее обратно в буфет, зато длинная конфета-леденец в кармане поместилась.
– Мудро! – заметил управляющий, пристально следивший за этими маневрами. – Если разом вопрос уладить, то и десяти рублей довольно, а если с каждой квартиры понемногу брать, так и полсотни наберется.
Поляк презрительно посмотрел на Чреслера, подошел к Артемию Ивановичу, двумя пальцами извлек из-за пазухи у него конфету и водворил ее обратно в буфет.
– Сладеньким балуетесь? – спросил он у Варакуты.
Инженер побледнел. И тут Фаберовский заметил в темноте буфета, за стеклянной чайницей, два электрических провода, торчавших из просверленной в буфетной стене дыры.
– А это что такое? – спросил он. – Никогда такого не видал. Лампочку электрическую в буфете решили завести, что ли?
– Да, – облегченно выдохнул Варакута.
– Ну, электричество не по нашей части. Пан Артемий, пойдемте дальше. Нам еще вон, сколько квартир сегодня осмотреть нужно.
Дальнейший осмотр дома был произведен спустя рукава, но занял много времени, так как помещения в подвале и во внутреннем флигеле, хотя и имели мало отхожих мест, но зато и сами мало отличались от отхожего места.
– По результатам осмотра мы рекомендуем санитарной комиссии произвести дезинфекцию подвальных помещений, – подвел итог Фаберовский, пряча во внутренний карман чреслеровскую десятирублевку. – А в остальном состояние дома следует признать приемлемым.
– Дали – и ладно, все не в морду, – сказал Артемий Иванович, когда они уже в полной темноте вышли на Шпалерную. – Мне половина.
– У пана Артемия тыщи в банке лежат. Ладно, пошли к кухмистеру. – Фаберовский кивнул головой в сторону кухмистерской квартиры, где в освещенном окне были видны два совершенно одинаковых силуэта.
– Ну и как их мне, Степан, различать? Как бы после свадьбы ненароком другую не испортить.
– А ты вели молодой жене первым делом платье новое сшить, и чтобы по рукавам и по подолу везде имя было аграмантом пущено.
Они вошли в подъезд и Артемий Иванович с грохотом свалил с плеча тяжелый медный баллон.
– Как, Лукич, соберутся нынче вечером заговорщики-то? – спросил Фаберовский у швейцара.
– Думаю, соберутся, – сказал Лукич. – Я, вашбродие, еще утром, пока они не разъехались, кухарку черную нашу туда посылал послушать, когда пойдет белье на чердак вешать… Сам-то я глуховат с войны…
– И что она там наслушала? – спросил Артемий Иванович.
– Говорит, что слыхала, будто вечером у них опять собрание будет. А еще слыхала, как один говорил: не идут, дескать, к ним казачки, побаиваются. Ну да ничего, дай, де, им срок, и казачки под них лягут! Я так думаю, вашбродие, что говорили они о переезде из Гатчины к нам сюда в казармы Собственного конвоя. Дескать, переедут, тут-то мы их и распропагандируем!
