– Что с ним? – спросила открывшая им дверь Варенька, сразу узнав в больном своего театрального знакомого.
– Раненый он, – сказал Артемий Иванович. – Нам бы пару-тройку дней у вас пересидеть до прихода верных частей из Туркестана. Или хотя бы пока он не оправится.
– Как это пересидеть? Почему вы не поедете в больницу? Не вызовете подмогу?
– Дело в том, барышня, что политическая ситуация такова, что верные слуги Государя вынуждены скрываться, спасая свои жизни от одолевающих врагов.
– Кто же эти враги? – ужаснулась Варенька.
– Враги самодержавия и свободы. Тогда в театре нам удалось предотвратить цареубийство и государственный переворот, но сейчас сила на их стороне.
– Конечно, заносите его. Несите в дальнюю комнату, положите его вон туда, на мою кровать, где шитая бисером подушка.
– Лучше под кровать.
– Но почему?
– Если враги ворвутся, могут сразу и не заметить, пока я с ними сражаться буду.
– Пока вы будете у дверей сражаться с ними, мы с подругами успеем спрятать его под кроватью, если это так действительно необходимо. Кладите, – решительно заявила Варенька. – Надо позвать врача.
– Не надо, – сказал Артемий Иванович, когда они с дворником опустили Фаберовского на только что заправленное покрывало. – Я тут накупил всего, что надо: и бумаги хлопчатой, и вот грушу резиновую. Он, правда, не просил, но мне у Дошуто посоветовали.
– И все-таки надо послать за врачом.
Варенька повернулась к одной из своих подруг, высокой русоволосой девушке с сонными карими глазами, сидевшей на соседней кровати.
– Как ты думаешь, Ольга, можно ли позвать Соломона?
– Ну, если ты попросишь, он приедет.
Ольга перекрестила рот, с трудом удержавшись от зевоты, и поплотнее завернулась в шаль.
– Что это с твоим кавалером приключилось? Ведь это тот мужчина, что тебя вчера из театра провожал? А второй кто? Хозяйка же запретила нам принимать гостей. Ты его знаешь?
– Артемий Иванович Владимиров, попечитель Якутского учебного округа и генерал-губернатор Усть-Илимского улуса, – представился гость. – Два раза по этапу ходил, прежде чем в люди выбился. У меня брошюра даже издана, «К месту службы в кандалах». В Иркутской синодальной типографии.
– А этот твой кавалер длинный на кровати – не тот ли тип из Охраны, о котором ты рассказывала после театра, и который Леонида и Соломона хотел в Третьем отделении пытать? – спросила Ольга.
– Он самый. Ольга, ты можешь привезти Соломона? – спросила Варенька и подруга, кивнув, отправилась в переднюю одеваться.
Подсунув Фаберовскому под голову подушку, Варенька вышла вслед за подругой в переднюю и сунула той деньги на извощика.
– Ты что, его любишь? – спросила Ольга.
Варенька молча кивнула головой.
– А как же Леонид? Да и Соломон к тебе неравнодушен. Ведь ты же видела его один раз в театре и даже не знаешь, как его зовут!
– Привези скорее Соломона, Ольга, – сказала Варенька. – А мне нужно перевязать раненого.
Тем временем Артемий Иванович выставлял аптечные товары на этажерку у кровати, где лежал, закатив глаза, Фаберовский.
– Как его зовут, Артемий Иванович? – спросила Варенька, вернувшись из передней. – Я не помню, представлялся ли он мне в театре.
– Степаном его кличут. А у вас с ним чего? Амур-тужур? Чего это он к вам велел себя везти?
Варенька зарделась и стала торопливо разматывать окровавленный бинт на голове поляка, чтобы не выдать своего смущения.
– Ну право, Артемий Иванович, ну какой амур… Мы же с ним в театре только познакомились. Он у вас такой обходительный.
– Да, бывает, когда выпьет. А у вас пожрать есть чего-нибудь?
– Чайная колбаса вот, булка. Самовар нам хозяйка не дает, чай на спиртовке греем.
– Неужто сыра нету? – Артемий Иванович проследовал в гостиную и заглянул в буфет. – О! Ну и колбаса… Одни хвостики крысиные. Ну, да что делать.
Из ватерклозета вышла невысокая остроносая девица в толстых очках, вытиравшая маленькие красные лапки несвежим полотенцем.
– Варя! У нас мущина! – заверещала она.
– Цыц! – сказал с набитым колбасой ртом Артемий Иванович и закрыл дверцы буфета. – Это на пользу Отечества твоя колбаса пошла, поняла?
– Ксения, нагрейте мне воды, – попросила Варенька, которой кое-как удалось перевязать голову поляку, и дала Фаберовскому принесенного Артемием Ивановичем лекарства. Поляк закашлялся, и изо рта у него снова пошла коричневая пена.
