Зайцев остановил машину возле первого подъезда пятиэтажного дома из красного кирпича, вышел, нагнулся к мальчишке лет четырех, который невозмутимо катил навстречу на двухколесном велосипеде:
— Мальчик, здравствуй, тебя не Максим зовут?
— Нет, — ответил малыш очень серьезно, — я Коля, а Максимка Павлов — вон, в песке играет. Он еще маленький. Эй, Максимка! — крикнул он. Розовощекий мальчик вытряхнул из большого игрушечного грузовика песок и подбежал к Зайцеву, посмотрел на него, на приятеля:
— Чего тебе?
— Максим, здравствуй! — Евгений Александрович поздоровался с ним за руку и присел на корточки. — Скажи мне, Максим, твоя бабушка, Елена Петровна, дома?
— Она стирает. А мамка с папкой в кино пошли, а меня не взяли, — он сморщил нос и всхлипнул. Больше всего на свете Зайцев не выносил детского плача.
— Не плачь, Максим, ты ведь мужчина, вот тебе денежка на мороженое, держи, пятьдесят копеек. И скажи, в какой ты квартире живешь?
— В этой! — мальчик показал на окна первого этажа и побежал к песочнице.
— Ну и ладушки, — пробормотал Евгений Александрович и, довольный своей находчивостью и тем, что на лавочках возле подъезда никого не было, быстро зашел в подъезд, прыжком одолел лестничный марш в четыре ступеньки и нажал голубую кнопку звонка.
— Открыто! Кто там? Заходите! — услышал он сильный красивый голос и, мгновение поколебавшись, толкнул дверь. Тесный коридорчик, и планировка, видать, типовая, какие он сотни раз видел, когда работал еще на «скорой помощи» и помогал фельдшерам — за это ему доплачивали — выносить на носилках тяжелобольных.
Из кухни в простой юбке и в ночной, глубоко открытой на груди рубашке вышла Елена Петровна. Увидев Евгения Александровича, она настолько опешила, что даже опустила руки, забыв прикрыть полуобнаженную грудь.
— Извините, — Зайцев потупил глаза и причмокнул, — это я вас потревожил.
Елена Петровна ойкнула, обняла свои плечи, убежала в спальню и сказала оттуда громко, чтобы он слышал:
— Господи, Евгений Александрович, миленький, как же вы меня напугали, как напугали. У меня даже сердце зашлось. Вы подождите, я сейчас, мигом, только переоденусь. Я же стирала. Мои в кино отправились, а Максимка на улице бегает, вот я и не закрываю дверь.
— Ничего, ничего, — он тоже повысил немного осипший от ругани с Настенькой голос.
— Да вы хоть за стол присядьте, ну что же вы!
Зайцев цепкими глазами окинул просторную комнату и усмехнулся. Большой, видать, грабитель этот Василий Серегин. Ничего-то у нее в квартире нет стоящего. Значит, он все себе берет. С ума сойти можно, как он ее ловко обманывает, прямо талант у мужика.
— А вот и я! — из спальни вышла Елена Петровна в джинсовой юбке, белой кофте и дурацком этом японском платке на плечах. Ну да господь с ее вкусами.
— Может, вам кофе приготовить?
— Благодарю вас, — удивленно улыбнулся Евгений Александрович, — я на минутку. Дело в том, что нам с вами на какое-то время надо прекратить, прервать наши встречи. Вы меня понимаете, надеюсь?
— А что случилось? — Елена Петровна томно отвела глаза к серванту, чтобы увидеть свое отражение. Этого еще не хватало!
— Ничего страшного. Но так нужно для… профилактики. Парадокс в том, что моя супруга н-немпого понервничала и накатала на меня письмо в милицию, в областную. Факты она привела в нем н-ничтожные. Но, вы сами понимаете, береженого бог бережет. И за мной, и за вами м-могут следить. Если вас вдруг пригласят в м-милицию, вы уж, пожалуйста, скажите, что н-ничего не знаете. И молчите, как рыба.
Елена Петровна побледнела, пальцы ее заметно вздрагивали. Она сцепила их и хрипло сказала:
— Не волнуйтесь, Евгений Александрович, я все отлично поняла. Вы для меня столько добра сделали, разве я могу вас подвести? Я никому ничего не скажу, ни при каких обстоятельствах. Я даже яд приготовила на этот случай.
— Что вы, господь с вами, — подскочил Евгений Александрович, — о каком яде вы говорите? Зачем?
— Успокойтесь, — Кудрявцева усмехнулась, — это я для себя припасла, мало ли что. Я ведь догадываюсь, что все это добром не может кончиться.
— Ну, Елена Петровна, миленькая, — Зайцев заволновался, — зачем вы п-пытаетесь копировать плохие фильмы? Жизнь человеческая д-дороже всего. Ну а если, не дай, конечно, господи, и п-придется вам пострадать когда-то, на все воля его. Скажите мне откровенно, у вас еще много з-золота?
