Джилл: заблокировать травму
Джилл, обратившаяся ко мне по поводу депрессии, тревоги и приступов паники, рассказала, что видела сон, в котором младенца смывали в туалет. Джилл поведала мне про этот сон в день, когда прошло ровно два года с прерывания ее первой и единственной беременности; позднее я узнал, что прерывание беременности нанесло Джилл огромную психологическую травму. До этого она ни разу не рассказывала мне о том аборте. В свое время это событие очень тревожило ее, но затем, на протяжении почти двух лет она практически не задумывалась о нем, как будто полностью закрыв своему сознанию доступ к этому воспоминанию.
После аборта оказалось, что у Джилл не было никого, кто помог бы ей пережить случившееся. Не было человека, с которым она чувствовала бы себя в безопасности. Благодаря сну Джилл мы начали изучать недостаток безопасности и защищенности, с которым она столкнулась в начале жизни. По сути, у нее была травма с большой буквы «Т»: прерывание беременности. Однако, судя по всему, полученные в детстве травмы с маленькой буквы «т», связанные с хаосом в семье и нехваткой родительского внимания, заложили основание для психологической травмы, вызванной прерыванием беременности.
Подавление или блокирование мыслей о происшествии – не единственная причина, по которой многие испытывают сложности с осознанием или озвучиванием своей психологической травмы. С практической точки зрения, психологическая травма, как с большой, так и с маленькой буквы «т», может сильно повлиять на способность мыслить и использовать речь, чтобы понять и внутренне переработать травматические события. Исследования показывают, что отвержение и насилие, пережитое в детстве, уменьшают у жертв количество серого вещества в областях мозга, связанных с самоконтролем. Мы не знаем, почему количество серого вещества снижается, но зато мы знаем, что стресс может убивать клетки в гиппокампе взрослого человека. Возможно, испытываемый ребенком недостаток безопасности повышает у него уровень гормонов стресса, что разрушительно влияет на его серое вещество. Как бы то ни было, выводы очевидны: насилие и отвержение, пережитые в раннем детстве, могут оказать пожизненное негативное влияние на мозг, на всю оставшуюся жизнь нарушив способность человека к саморегуляции.
Если помочь пациенту осознать, насколько события его прошлого были травматичны, это может оказаться залогом успеха в исцелении психологической травмы, как это и произошло с Робин и Джилл. Пациентам с психологическими травмами даже могут поставить неверный диагноз, именно из-за того, что их травматический опыт глубоко захоронен в их памяти. Мне встречалось множество случаев, когда психологическую травму и ПТСР ошибочно принимали за другое расстройство, такое как генерализованное тревожное расстройство, большая депрессия, паническое расстройство, ОКР или психосоматические расстройства, например, мигрень или синдром раздраженного кишечника. Лечение другого, ошибочно диагностированного расстройства часто может дать результаты на некоторое время, однако затем эффективность терапии падает. Когда на обследование приходит пациент и в анамнезе у него есть несколько психосоматических проблем, множество различных психиатрических диагнозов и множество неудачных попыток терапии, у меня всегда появляется подозрение, что в данном случае проглядели психологическую травму. При тщательном обследовании нередко оказывается, что пациенты, которым ранее ставили диагноз пограничного расстройства личности, на самом деле перенесли психологическую травму.
Вместо психологической травмы и ПТСР часто ставят другой, неверный диагноз, отчасти потому, что травма нарушает способность человека эмоционально переработать связанные с ней переживания. Во время чрезвычайно травмирующих эпизодов отключаются высшие корковые центры. Происходит активное подавление речевых центров. Формирование воспоминаний нарушается из-за выключения путей, связывающих лобную кору с центрами памяти в гиппокампе. Мы часто говорим нечто вроде: «Мои чувства не передать словами». В травмирующих ситуациях так может происходить по-настоящему из-за отключения мозговых центров речи и памяти, о котором я только что написал. Некоторые получают настолько глубокие раны, что после этого не хотят или не могут изложить связную историю о произошедшем. Событие сохраняется в мозге так, как вы его пережили, в первозданном, исходном, необработанном виде, не встроенным в более глобальные сети воспоминаний. Воспоминание существует, но вы не можете донести его до окружающих или вызвать в памяти в привычном смысле этого слова.
