Улов того вечера был довольно удачным. Всего задержали около десяти человек, все они были уголовниками, все ранее судились. При допросах Максимова, конечно, в первую очередь интересовалась Карпушей — все задержанные его хорошо знали, но, не понимая сути происходящего, неожиданно для самих себя давали очень важные показания. Припоминая сейчас те допросы, я ясно вижу их отличительную черту — они были очень детальными, выяснялись буквально мельчайшие подробности жизни, времяпрепровождения задержанных, их взаимоотношения, расчеты друг с другом, даже тон, которым кто-то из них говорил друг с другом. Именно такой вот тщательный, кропотливый допрос принес еще одно подтверждение причастности Карпуши к краже в магазине мехов. Результат выразился в короткой фразе, которую обронила одна из задержанных.
— Жлоб этот Карпуша, — сказала она как-то между прочим. — Такое манто загнал недавно, а ведь подарить обещал.
Итак, мы были на верном пути. Обращало внимание, что многие задержанные упоминали одни и те же адреса. В этих квартирах организовывали засады. Так был задержан Станислав Швабе. Надо ли говорить о нашем удивлении, когда выяснилось, что это сын бывшего начальника московской сыскной полиции, который сразу после революции сбежал за границу. А сын почему-то остался в Москве. Он имел хорошее техническое образование, но работать честно не захотел. Станислав Швабе сколотил банду бывалых опытных воров-взломщиков и начал промышлять крупными кражами. Какое-то время все сходило ему с рук, он успевал вовремя скрыться, сбыть краденое. Это поднимало его авторитет в глазах подручных, и постепенно все они попали под полное его влияние. Швабе сам намечал объект будущей кражи, разрабатывал всю операцию, поручая своим дружкам лишь выполнение черновой работы.
В той же квартире, где был задержан Швабе, нашли и часть похищенных мехов. Причем спрятаны они были по тем временам довольно остроумно. Упакованные в плотный мешок, перетянутый веревками, меха были спущены за окно и висели на отвесной стене, выходящей в глухой двор. Заметить веревку, привязанную к запору форточки, мог только опытный оперативный работник. Но здесь, на квартире, была лишь небольшая часть мехов, остальные Жуков впоследствии привез уже из Минска — Швабе хотел перебросить их за границу.
Несколько дней он отказывался давать вообще какие бы то ни было показания. Все улики, доказательства не производили на него ровно никакого впечатления. На этой квартире он, мол, оказался случайно, о мехах, висевших за окном, и понятия не имел, о Карпуше и слыхом не слыхивал.
После того как показали его Карпуше из окна следственной комнаты, причем как раз в то время, когда Швабе под конвоем вели на очередной допрос, Карпуша понял всю бессмысленность дальнейшего запирательства и заговорил наконец свободно, подробно, а главное — правдиво, рассказав о краже со всеми мельчайшими подробностями. А когда эти подробности выложили Швабе, заговорил и он... И больше всего его смущало то, что показания приходилось давать женщине. Во время допросов он неоднократно видел, как к Максимовой подходили оперативные работники и просили ее подписать какие-то срочные необходимые документы, и тогда он понял, что она является руководителем большого подразделения МУРа. В те минуты Швабе вспомнил, что, когда он был еще мальчиком, отец ему часто рассказывал о сыщиках и служебно-розыскной собаке Треф с проводником Дмитриевым, которые в те годы были популярными, гремели, наводили страх на преступников, но чтобы в сыскном отделении столичной полиции была бы женщина-сыщик на руководящей должности! Этого не было и не могло быть. Такие должности в то время женщинам не доверяли, считали их неспособными.
Это могло случиться только при Советской власти — допустить женщину на руководящую должность.
— Какое теперь имеет значение, кому рассказывать, кто будет допрашивать! — Екатерина Матвеевна закурила, посмотрела на Швабе. — Теперь для вас имеет значение только одно — приговор суда. И в ваших интересах сделать все возможное, чтобы этот приговор не был для вас самым суровым.
