— Не трать пленку на падаль!
Несколько мальчишек заискивающе осклабились, преданно глядя на Богдана. А Распутя все лежал. Чтобы голова не стукалась о пол, он сунул под затылок руку и, не моргая, глядел через окно вверх, на грозовую тучу. Произнес густым монотонным голосом:
— Говорят, молнии черными бывают.
Неразлучные дружки Фимка и Димка переглянулись. Фимка крутанул у виска пальцем.
— Того, кажется!
Димка согласился кивком головы. А Богдан сплюнул длинно и презрительно.
— Ему что-то жидкое в голову ударило.
Сержант Кульбеда тихо подсказал Славке Мощагину:
— Прикажи встать.
Славка постарался принять строгий командирский вид.
— Эй! Гришка! Хватит валять дурака!
— А кого еще может валять дурак? — усмехнулся Богдан. — Только сам себя!
И снова мальчишки, сидевшие с ним, преданно осклабились.
Второй юный дзержинец с двумя звездочками на рукаве — командир отделения Сергей Лагутин — нахмурился. В глазах у него разгорелся сердитый огонек. Его злило, что Гришка никак не отреагировал на замечание командира взвода.
— Оглох? Слов не понимаешь? — Сергей приподнял ногу, чтобы лягнуть Распутю. — Ну тогда…
— Отставить! — Сержант Кульбеда удержал Сергея за колено, с упреком взглянул на Распутю и скрипуче, по-стариковски прокряхтел: — Э-э-эх!.. Нет на вас гвардии старшины Грехопуда!
Упоминание неизвестного старшины со странной фамилией никого не заинтересовало.
— Какая разница, где лежать, — пробасил Распутя и все-таки приподнялся, тяжело перевалился на сиденье, вытянув во всю длину тощие ноги в огромных кедах. — Могу и тут.
Падение Распути временно прервало знакомство ребят с сектантом Забудкиным, и теперь все снова повернулись к нему.
— Докладывай дальше, — сказал сержант Кульбеда. — Мы во взводе должны все друг про дружку знать.
— Я все уже сказал, — Забудкин закрыл глаза-щелки, лицо у него вытянулось, как иконописный лик. — Тяжко вспоминать.
— Звать-то хоть как? — спросил кто-то.
— Иночка.
Богдан коротко хохотнул.
— Бабье имечко!
Забудкин приоткрыл глаза, липко ощупал зрачками Богдана.
— В миру — Иннокентий.
— Не годится! — возразил Богдан и перестал жевать резину — задумался. — Мы тебя Изувером окрестим или Раскольником. Выбирай!
— Отринь! — злобно гаркнул Забудкин.
— Шуруп! — тихо позвал Богдан.
Сидевший поблизости мальчишка с готовностью наклонился к нему.
— Первое тебе и твоим шурупчикам задание: популярно растолкуйте Раскольнику ситуацию.
Мальчишка вскочил, шагнул к Забудкину, жарко и вразумляюще прошептал:
— Это Богдан! Запомни! Бог-дан!
— Отринь! — повторил Забудкин и, выставив перед собой руку, по-кошачьи царапнул по воздуху скрюченными пальцами с обкусанными ногтями.
Сзади Шурупа выросли еще четверо мальчишек. Забудкин вжался в сиденье.
— По местам! — крикнул Сергей Лагутин, бесцеремонно расталкивая мальчишек.
— Не зашиби! — предупредил его сержант Кульбеда.
Но Сергей не церемонился. Сил у него хватало, и он быстро распихал мальчишек по местам.
— Н-да! — горестно произнес Богдан. — Не шурупчики, а так — гвоздики сапожные.
— А ты не подзуживай! — прикрикнул на него Сергей. — Предупреждаю! Как командир предупреждаю!
Богдан языком придвинул разжеванную резину к губам и выдул большой мутный пузырь.
В лагерь приехали как раз к обеду — так было рассчитано. Предполагалось, что сразу после приезда и обеда ребята начнут строить себе жилье — натягивать палатки, ставить раскладушки и другую немудреную лагерную мебель. Второй и третий день отводились для дальнейшего благоустройства.
Все это, конечно, шефы могли бы подготовить заранее, до приезда мальчишек, но капитан Дробовой настоял на том, чтобы ребята сами позаботились о жилье.
Остальное было готово к приему мальчишек. На обширной поляне стояла просторная столовая, к которой примыкала кухня. Дымок приветливо курился над трубой. Невдалеке располагалась мастерская — приземистое здание с широкими окнами. На двух крайних окнах алели кресты — там была санчасть. Штаб лагеря — рубленая изба — находился в центре поляны.
Взводу сержанта Кульбеды была отведена просека, которая круто спускалась от штабной поляны к речке.
Выплеснув ребят, «Икарус» с трудом развернулся меж деревьев и уехал, а они стояли молча и растерянно осматривались, чувствуя, как вместо тревоги и гнетущего ожидания в груди зарождается радость. Не таким представлялся им лагерь. Воображение рисовало им безжизненно-серую картину с обязательным забором и хмурыми часовыми у ворот, с уныло-прямыми дорожками, соединявшими палатки в единую неразрывную цепь, с вытоптанной до последней травинки площадкой для общих построений и бесконечных поверок. А здесь был дикий лес, чащобный запах, чистая речка и небывалый простор. Да и туча куда-то исчезла. Солнце щедро заливало просеку.
