Подоконники еще не выглядели пыльными и грязными, а из окон открывался замечательный вид на веселые рощи и поля уходившего за горизонт сельского ландшафта Виргинии. По крайней мере, насколько я помню, в Камелоте никогда подолгу не шли дожди. Из окон, обращенных на север, виднелось широкое русло Потомака, и в погожую погоду его воды окрашивались в голубой цвет, отражая безоблачное небо. Зеленые деревья, дорожки среди аккуратно постриженных газонов, свежесть, высокий моральный дух, надежда и отвага – идеальный фон для моего предательства, выразившегося в участии в самой гнусной и одновременно самой успешной тайной операции в истории Земли и любой другой планеты.
Мне нужно было раздобыть копию этой беседы и выяснить, кто такой Ли. Особой сложности это не представляло. Спустя несколько дней я послал Уину Стоддарду папку с малозначительным отчетом, хотя на ней был гриф «Совершенно секретно/только для ознакомления», с сопроводительной запиской, в которой просил сообщить о его участии в планировавшемся проекте. Мне было хорошо известно, что, несмотря на штамп, Уин сунет папку в ящик стола и доберется до нее только через несколько дней. Точно рассчитав время, я перехватил Уина на пути к лифту в среду в 17.04. По его походке я определил – все-таки я разведчик, не так ли? – что он спешит.
– Послушай, Уин, извини, что беспокою тебя. Ты посмотрел отчет, который я послал тебе?
– Пока нет, Хью, извини. Очень много дел.
– Я должен дать ему ход. Может быть, ты все же посмотришь?
– Конечно, Хью. Завтра первым делом займусь им.
– Черт возьми, я хотел передать его одному из людей Вайзенера сегодня вечером.
– Ладно, сейчас я спешу. – Он улыбнулся, сунул руку в карман и достал связку ключей. – Вот этот, маленький. Он от ящика стола. Можешь вернуть ключи завтра утром. Я собираюсь выпить с одним сенатором в Клубе армии и военно-морского флота и уже опаздываю.
– Никогда не забуду твоей доброты, – сказал я и поделился с ним секретом, который ни за что не раскрою в этом повествовании.
Как я уже говорил, мне это не составило особого труда. В те времена основным средством обеспечения неприкосновенности документов служил замок из оловянного сплава за двадцать два цента. Никаких компьютеров, никаких магнитных карт, никаких камер слежения – ничего, что напоминало бы клише из шпионских фильмов и создавало атмосферу агрессивности и секретности. Внешне это было обычное офисное здание, которое могло бы стать пристанищем для страховой компании, издательства или транспортного агентства. Мы не имели даже электрических пишущих машинок, не то что компьютеров. Все наши документы писались на бумаге, которая служила горючим «холодной войны».
Уин, являясь старшим сотрудником, имел собственное небольшое помещение, отделенное от остального пространства офиса тремя перегородками, что еще более облегчало мою и без того несложную задачу. В офисе оставались лишь несколько сотрудников, и моя хорошо знакомая им фигура не привлекала их особого внимания. Я открыл ящик стола, нашел свою папку, вынул ее, затем подобрал ключ к другому ящику и нашел в нем то, что мне нужно. На папке поверх заголовка «Принятые по телефону копии/Мехико, советское посольство» и регистрационного номера RP/K-4556—113M стоял гриф «Совершенно секретно/только для ознакомления». Я взял документ, закрыл ящики стола, вернулся к своему столу и положил его в портфель, чтобы ознакомиться с ним дома. Но перед этим, будучи не в силах преодолеть искушение, взглянул на него, чтобы увидеть имя, которому было суждено в скором времени войти в историю. Так я узнал его: Ли Харви Освальд.
Знакомство с ним в тот вечер, после того, как мы с Пегги поужинали, уложили мальчиков спать и она удалилась в спальню, а я отправился в кабинет, произвело на меня отталкивающее впечатление. Я прочитал копию бесед с ним, записанных 27 и 28 сентября 1963 года в советском посольстве в Мехико, в комнате 305Г, в 11.30 в первый день и в 13.15 во второй.
КГБ: Зачем вам виза?
ЛХО: Ну как же, сэр, я отвергаю капитализм и хочу жить со своей семьей в обществе, которое следует учению Маркса и поддерживает борьбу рабочего класса.
