Поднявшись на тормозную площадку, Андрей горько размышлял:
«Сейчас совещание должно кончиться. Приемщик пойдет провожать Таню, а у калитки наверняка полезет целоваться».
Эти мысли разозлили Андрея. Он резко вскочил на ноги и подставил лицо и грудь встречному ветру.
Свежий порывистый ветер остудил горячую голову Андрея. Уже спокойнее он думал, что, вернувшись из поездки, обязательно зайдет к Тане и разрешит все сомнения.
Его мысли прервал паровозный свисток. Поезд подходил к станции.
Когда Андрея сняли с поездки и вызвали в комитет комсомола, первая мысль его была о Тане. Она член комитета и в это время наверняка заседает с Яшей Потехиным и другими комитетчиками. «Хорошо бы сегодня с ней поговорить», — мечтал он, подходя к зданию узлового парткома.
Разочарованием от несостоявшейся встречи с Таней и было вызвано первое смущение Андрея, когда, перешагнув порог комитета комсомола, он не увидел в комнате никого, кроме Потехина и Голубева.
Андрею показалось странным, что майор сидит на секретарском месте. Ему сразу бросилось в глаза, что Голубев рассматривал папку с четкой надписью «Личное дело», внимательно вглядываясь в каждую бумажку. Интуитивно Андрей почувствовал, что это рассматриваются его документы. Неожиданно Голубев оторвал глаза от бумаг и взглянул на Андрея. Свет настольной лампы, стоящей слева, упал на лицо майора. Андрей обратил внимание на седой ежик над высоким лбом, пересеченным двумя глубокими складками, и шрам на левой щеке — след пулевого ранения. Глаза майора смотрели на Андрея с испытующей настороженностью.
— Товарищ Васильков, — обратился к Андрею Голубев, — я приехал и срочно снял тебя с поездки потому, что комитет комсомола рекомендует тебя, как бывшего пограничника и хорошего комсомольца, для оперативной работы в органах государственной безопасности. Как ты на это посмотришь?
— Соглашайся, Васильков. Решение уже подработано и согласовано со всеми членами комитета. Политотдел его также поддерживает, — тоном, не терпящим возражения, произнес Потехин.
Андрей был ошеломлен. «Все члены комитета? Значит, и Таня? Но как заранее можно предрешать судьбу человека, даже не спросив его мнения?» Противоречивые мысли боролись в нем.
Труд оперативника привлекал его той романтикой, которая раз и навсегда прочно входит в быт пограничника. Значит, опять незримый фронт, война с невидимым врагом. Опять бессонные ночи, полные опасностей и волнений. Снова пистолет, приставленный к чужому виску, угроза удара кинжалом из-за угла, ампула с ядом, обнаруженная у диверсанта.
И этот безапелляционный тон: «Соглашайся, Васильков»... Нет, надо подумать, взвесить, посоветоваться... Посоветоваться? А с кем? Таня уже высказала свое мнение на комитете... Интересно, что она говорила?.. Что ж ты колеблешься, Андрей! Посмотри на майора, старого обстрелянного чекиста. Разве он когда-нибудь пожалел о том, что избрал этот опасный и тяжелый путь? Разве он когда-нибудь отступил, преследуя по едва заметным следам матерого врага, скрывающегося под личиной честного советского человека? Разве он сменит свою беспокойную профессию на тихую жизнь без тревог и опасностей? Такие люди до последнего дыхания служат любимому делу, до последнего патрона бьются за него.
Размышления Андрея прервал телефонный звонок. Яша снял трубку, одно мгновение подержал ее около уха и поспешно передал Голубеву. Андрей услышал, как чей-то взволнованный голос прохрипел из трубки:
— Товарищ майор, поезд № 1112 потерпел крушение на перегоне у Глубокой Пади. Имеются жертвы.
Майор поднялся из кресла.
— Выезжаю на место крушения.
Колебания Андрея кончились. Ему почудилось, что он на границе и дежурный по заставе крикнул: «В ружье!» Андрей ощутил тот знакомый прилив энергии, которым каждый раз сопровождалась эта команда.
— Товарищ майор! Я согласен. Разрешите ехать с вами?
— Едем! — коротко бросил Голубев, на ходу надевая полушубок.
