Третий иерусалимский дневник - страница 8

Шрифт
Интервал

стр.

а разум – думает о доме.

251


Отменной верности супруг,

усердный брачных уз невольник —

такой семейный чертит круг,

что бабе снится треугольник.

252


В людской кипящей тесноте

не страшен путь земной,

весьма рискуют только те,

кто плохо спит с женой.

253


Ты жуткий зануда, дружок,

но я на тебя не в обиде,

кусая тайком пирожок,

какого ты сроду не видел.

254


Внутри семейного узла

в период ссор и междометий

всегда легко найти козла,

который в этой паре третий.

255


У всех текли трагедии и драмы,

а после оставалась тишина,

морщины на лице, на сердце шрамы

и памятливо-тихая жена.

256


Настолько в детях мало толка,

что я, признаться, даже рад,

что больше копий не нащёлкал

мой множительный аппарат.

257


Куда ни дёрнешься – повсюду,

в туман забот погружена,

лаская взорами посуду,

вокруг тебя сидит жена.

258


Бес или Бог такой мастак,

что по причуде высшей воли

людей привязывает так,

что разойтись нельзя без боли.

259


Глаз людской куда ни глянет,

сохнут бабы от тоски,

что любовь мужская вянет

и теряет лепестки.

260


Да, я бывал и груб и зол,

однако помяну,

что я за целый век извёл

всего одну жену.

261


За все наши мужицкие злодейства

я женщине воздвиг бы монумент,

мужчина – только вывеска семейства,

а женщина – и балки, и цемент.

262


В доме, где любовь уже утратили,

чешется у женщины рука:

выгнать мужика к ебене матери —

жаль оставить дом без мужика.

263


Послушно соглашаюсь я с женой,

хотя я совершенно не уверен,

что конь, пускай изрядно пожилой,

уже обязан тихим быть, как мерин.

264


Когда у нас рассудок, дух и честь

находятся в согласии и мире,

ещё у двоеженца радость есть

от мысли, что не три и не четыре.

265


Я с гордостью думал в ночной тишине,

как верность мы свято храним,

как долго и стойко я предан жене

и дивным подружкам двоим.

266


Любви таинственный процесс

в любых столетиях не гас,

как не погаснет он и без

ушедших нас.

267


Подругам ежегодно в день кончины

моя во снах являться будет тень,

и думать будут юные мужчины

о смутности их женщин в этот день.

268


Слишком я люблю друзей моих, чтобы слишком часто видеть их

Умея от века себя отключить,

на мир я спокойно гляжу,

и могут меня только те огорчить,

кого за своих я держу.

269


Течёт беспечно, как вода

среди полей и косогоров,

живительная ерунда

вечерних наших разговоров.

270


Чтоб жить отменно, так немного,

по сути, нужно мне, что я

прошу простейшего у Бога:

чтоб не менялась жизнь моя.

271


Курили, пили и молчали,

чуть усмехались;

но затихали все печали

и выдыхались.

272


Бог шёл путем простых решений,

и, как мы что ни назови,

все виды наших отношений —

лишь разновидности любви.

273


Тяжки для живого организма

трели жизнерадостного свиста,

нету лучшей школы пессимизма,

чем подолгу видеть оптимиста.

274


Если нечто врут мои друзья,

трудно утерпеть, но я молчу;

хочется быть честным, но нельзя

делать только то, что я хочу.

275


Не могут ничем насладиться вполне

и маются с юмором люди,

и видят ночами всё время во сне

они горбуна на верблюде.

276


Мы одиноки, как собаки,

но нас уже ничем не купишь,

а бравши силой, понял всякий,

что только хер зазря затупишь.

277


По собственному вкусу я сужу,

чего от собеседника нам нужно,

и вздор напропалую горожу

охотнее, чем умствую натужно.

278


Нам свойственна колючая опаска

слюнявых сантиментов и похвал,

но слышится нечаянная ласка —

и скашивает душу наповал.

279


Ты в азарте бесподобен

ярой одурью своей,

так мой пёс весной способен

пылко трахать кобелей.

280


У нас легко светлеют лица,

когда возможность нам дана

досадой с другом поделиться,

с души содрав лоскут гавна.

281


Люблю шутов за их потешность,

и чем дурнее, тем верней

они смягчают безутешность

от жизни клоунской моей.

282


Я вижу объяснение простое

того, что ты настолько лучезарен:

тебя, наверно, мать рожала стоя,

и был немного пол тобой ударен.

283


Хоть я свои недуги не лечу,

однако, зная многих докторов,

я изредка к приятелю-врачу

хожу, когда бедняга нездоров.

284


То истомясь печалью личной,

то от погибели в вершке

весь век по жизни горемычной

мечусь, как мышь в ночном горшке.

285


У тех, кто в усердии рьяном

по жизни летит оголтело,

душа порастает бурьяном

гораздо скорее, чем тело.

286


Я курю возле рюмки моей,

а по миру сочится с экранов

соловьиное пение змей

и тигриные рыки баранов.

287


стр.

Похожие книги