Побродив везде, попытавшись всем помочь, и будучи отовсюду изгнан, я полез руководить к водителям. Тут-то всё и случилось, удачно сложив в месте ночь, пьяного меня, молодого водителя и неисправные тормоза на машине… Последнее, что я запомнил-это надвигающуюся на меня глыбу грузовика, жуткую боль, а потом крики, «Олеговича задавило!!!»….Потом была темнота…
Так я и погиб, глупо и бестолково, не успев совершить ничего героического, а будучи задавленным грузовиком, когда пьяным полез руководить…
Когда я узнал о том что Олегыч погиб, да еще и так глупо, я вначале не поверил а потом… Потом был запой, даже скорее ЗАПОЙ, да еще какой… А учитывая, насколько я в это время был агрессивен от меня в лагере все шарахались, кроме Ани — она вообще была единственной кто мог меня в это время хоть как то контролировать. Она же меня и вытянула из запоя. А то мог бы и как Олегыч кончить — танки в болоте плавают плохо, но быстро. Правда в направлении на дно, а бухой мехвод (все порывался за рычаги сесть как набирал градус хоть и не был уже мехводом — Стас вел коробочку) это в таких условиях почти гарантия подобного исхода.
Однако несмотря на то, что пить я с Аниной помощью и перестал, но без последствий эта смерть для меня не прошла. Я стал намного замкнутей — общаясь в основном только с Аней, Иваном и Стасом (так звали четвертого из моего экипажа) держа остальных на расстоянии. а вот чувство юмора у меня практически пропало, хотя и до этого его у меня почти не было. Точнее не пропало а переродилось в направлении черного. Так например на моем танке (я таки остановил свой выбор на Т-34) на башне была нарисована весьма интересная картинка (Стас оказался неплохим художником) — объятая пламенем фигура танкиста, стреляющего из автомата, под которой было написано «до последнего!»
На похороны Олеговича я не пошла. Рявкнула Петровичу, что нехрен было самому лезть под машины. Мужикам окрысилась — да пошел он! И ушла к себе. Судя по удаляющимся звукам поняли правильно — циничная и бездушная баба… вот и хорошо. Оставили… одну.
Облокотилась лбом о стену. Стою. Боюсь, что не выдержит сердце — разорвется к чертовой матери. Вот прямо здесь и сейчас. Не могу. Не могу не плакать… только нельзя. Там, на могиле, не сдержалась это уж точно. Ревела бы как белуга. Как плакальщица… и не остановилась бы.
А так… что б не видели… никто… Незачем.
Выстрел. Второй. Сейчас будет третий. Лучше бы в меня стреляли, чем вот так — в небо. Не хочу терять. Никого… Только бы не заплакать. Только бы не сорваться. Только бы больше никого не терять…
Я тоже сначала не поверил что Олегыча размазал грузовик. Но когда сам увидел… С ТАКИМИ травмами не живут, даже шумильские драконы, до коих нам по регенерации — как до Луны пешком. Хоронили мы его всем лагерем на сухом взгорке в стороне на вершине. Мужики сделали гроб и пока он стоял открытым — народ прощался, я принес из артмастерской любимый пистолет Олегыча и положил ему под правую ладонь, а от себя — отстегнул и положил под левую свой нож.
— Пригодится. Там. — Ответил я на непонимающие взгляды и пошутил черным юмором. — «Лодочник» его повезет бесплатно! В любую сторону!
— Теперь каждый из нас должен воевать за двоих. — глухо проговорил Букварь — и учить за двоих. А после войны мы создадим киностудию.
— Да Букварь, так и сделаем. — отозвался я. — Про киностудию ты хорошо придумал.
Потом молча отдал честь и ушел к себе в мастерскую где без закуски жахнул стакан «шила», а потом молча сидел сгорбившись и закрыв глаза вспоминая его. Как я потом узнал — оружие из гроба забирать не стали, сами собой прибавились Олегычу на дорожку две гранаты и К-98… Над могилой поставили сваренную из стального листа «пирамидку» с Красной Звездой. Дату его рождения никто не знал, написали только дату гибели и Фамилию-имя-отчество… Было грустно и больно, погиб первый из нас, из тех кто пришел из будущего. И всем стало до боли ясно что это — в серьёз! И умереть можно — тоже по настоящему!
А еще нам всем предстоял прорыв, в процессе которого вполне можно было умереть. Удачливый «руделенок» на «Штуке», Рак-38 в кустах, да просто шальная пуля или осколок… Что в общем-то тоже хорошего настроения не прибавляло.
