Саня нашёл площадку для самолётов. И случилось то, что мы должны были, вообще-то, предвидеть: когда новость расползлась по лагерю (настукать по шее «особистам»), обе «леснички» просто растворились в воздухе. Их нигде не было. Лагерь был поставлен на уши, однако поиски результата не дали.
…Шорох сбоку-сзади ничего хорошего предвещать не может, проверенно. Резко оборачиваюсь, одновременно опуская руку на кобуру и… И с трудом сдерживаюсь от матерной тирады. Длиннющей тирады. Но…
…На лице одни глазищи. Кроме них нет ничего. А в глазищах…
— Кать, — делаю шаг навстречу, она пятится и шепчет
— Ненадо…
Тьфу ты, блин, вот…
— Кать, никто тебя никуда против воли не отправит, — нет, таки споткнулась, — Вставай, неча не земле лежать.
— Правда?
— Прада-правда.
В руку вцепилась как клещами. Поднялась и разревелась, плотно вцепившись уже во всего, так сказать, меня. Вот и ладушки. Говорят, если выплакаться — легче станет.
— Я где Аська прячется знаю, — ага, вроде и правда легче,
— Ну, пошли, покажешь.
Аську, впрочем, нашли уже без нас. Зато наш отрядный врач высказала всё, что думает о тех, кто сбегает не долечившись. Из госпиталя в итоге меня выгнали. Ну ладно, раз выгнали, значит пойдём, мы не гордые.
— Стёп привет, — тьфу ты блин, Аська, нельзя же так.
— Привет, привет, — сплошная блин фамильярность. Нет, чтоб на вы да по фамилии.
— Тебя Катька зайти просила, — хмм, с чего бы это?
— Ладно зайду.
И всё же, что могло случится? Ладно, зайдём — узнаем.
— Здравствуйте товарищ Степан, — ндаа, напросился.
— Не надо на «вы». Просто Степан, не настолько я старый. Что случилось?
— Вот, — протягивает сложенный лист бумаги.
Заявление, хм «прошу зачислить в отряд», дата, подпись. И чего делать прикажете?
— Пойдём к генералу, это он решает.
Дмитрий Михайлович выслушивает внимательно, садится за стол, что-то пишет и вручает Кате собственноручно написанную бумагу, подтверждающую зачисление Екатерины Ивановой в отряд «т. Карбышева» в качестве помощницы санинструктора. Вы выражение «светится от счастья» слышали? Воочию убедился, что совсем это не преувеличение. Катерина упорхнула, а меня генерал вежливо попросил остаться. И очень вежливо описал то, что он со мной проделает, если что-то с девчонкой случится.
Вот так получилось, что стал я инструктором подрастающего поколения. И топаю к Олегычу поинтересоваться, нет ли у него в хозяйстве «ствола», который был бы по руке двенадцатилетней девочке.
Лесничке я выдал тот самый «Беби-браунинг», очень он ей понравился, маленький, симпатичный, и бьёт хорошо. А потом пришёл Фалангер и стал клянчить тот древний «Ли-Энфилд» с оптикой, точнее оптику от него. Пришлось, скрипя сердцем отдать ему заначенный цейссовский оптический прицел, только бы руки не тянул к моим сокровищам… Потом что-то вспомнив, я ушёл в склад, дого там рылся, а потом вытащил оттуда здоровенный свёрток и с грохотом положил его на стол
— Смотри, чего у меня есть! — говорю. — Крепостное ружьё Гана-Крнка! Зверь — машина! 20,3мм калибр! Даже амортизаторы отдачи есть и работают. И патроны есть к нему. Берёшь?
— Нет, не беру. — Ответил он, — слишком тяжелая, сошек нет, патрон совершенно нестандартный — расстрелял БК и все, оптики нет — а если поставишь то как бы не рассыпалась… Определенно не КСВК, да и ту бы я не взял даже в полном комплекте, слишком тяжелая. Что та что эта. Сам с ней бегай. Или лучше с Гатлингом на перевес, как Терминатор!
