— Прыгай!! Да прыгай же!!! — орал я — Словно услышав мои слова, лётчик вывалился из самолёта и раскрыл парашют. Но немцы не дали ему никакого шанса, один из «мессершмиттов», как я их назвал, расстрелял пилота в воздухе. Изо всех сил я кинулся к месту его падения.
Вот ведь засада. Другой обуви не предвидится, а в этой он точно далеко не уйдёт… Рёв авиамоторов ворвался совершенно неожиданно. Почти прямо над нами, по крайней мере, мне так казалось, две пары самолётов гоняли одиночку. Наши парами тогда, то есть сейчас, не летали. Серёга вопил так, будто хотел собрать всех немцев в округе!!! А когда немцы расстреляли нашего лётчика, рванул к месту падения, совершенно забыв и про немцев, и об ушедших на разведку ребятах. Один. Без оружия. Рывком, подскочив с земли, я сбил его с ног и, прижав к земле, прошипел:
— Куда!? Он прям на поляну плюхнется, ты выскочишь, а потом ему же компанию и составишь. Или ты думаешь «мессер» стрелять не будет по гостю из будущего!!?? Улетят, а мы аккуратно посмотрим.
Немного повырывавшись, Серёга притих и мрачно произнёс:
— Если я вдруг, каким-то чудом вернусь, и при мне какая-то с… вякнет про «белокурых немецких рыцарей» — убью нахрен! Вот гады! Ведь сбили же, нах… ещё и добивать! Твари!
Тем временем парашют с расстрелянным пилотом приземлился на край поляны….
Немцы, сделав круг, улетели по своим делам. Суки. А мы осторожно направились к месту падения.
На наше счастье, купол не зацепился за ветки, и тело летуна снимать не пришлось.
«Блин! Ну что же я за урод-то такой!? Вот лежит парень, не старше меня. Убитый. А я об этом думаю? Не, нихрена! Думаю я про парашют и пистолет. И про карту. Есть ли она у него? А если есть, то сможем ли мы её прочитать? И про обувку, для Сергея Олеговича, может, подойдёт? И как мы его хоронить будем?»
Подошёл я к телу лётчика, пощупал на всякий случай пульс на шее… Бесполезно… Мёртв… Молодой парень, среднего роста, комбез лётный на груди изорван и залит кровью. Полез в его внутренний карман, достал удостоверение, точнее то, что от него осталось после попадания… Только и смог прочитать, что звали его Алексей. В планшете карта и плитка шоколада… ТТ в кобуре новенький, ещё в заводской смазке и две обоймы к нему.
Закрыл я парню глаза и спросил у Степана:
— Чем могилу-то копать будем?
Это он меня спрашивает. А я больно знаю!!! Единственно…
— Может ты, где выворотень приметил? — Чёрт, он же прям у нас появился, откуда он мог его увидеть. А сам? Давай вспоминай быстрее!!! Вроде был. Нет, точно был. Чуть в сторонке.
— Помогай.
Однако похоронить лётчика нам не удалось: со стороны родника грохнул выстрел. Млять! Слишком близко. Кажись, добегались. Инфа… Мать!!!!
— Серёга, айда к ключику. Только аккуратно. Если немцев немного — попробуем завалить. Если не получится — уводим их за собой.
Ндаа, не долго музыка играла. Если немцев много, то, как мне подсказывает интуиция, нам уже будет побарабану, увели мы их или нет. Глупо? Разумеется!!! Но времени додумывать нету.
Нож я конечно взяла. А чего уж не взять если предлагают. Супротив моего перочинного восьмилезвенного монстра так очень даже хорошая вещь. И рукоять легла в руку так, как будто всю жизнь там и была. Лезвие прямое, полуторной заточкой, правда, острие не финка, ну дареному коню, как говориться… Все-таки почувствовала себя более уверенно, несмотря на то, что в голове конкретная каша, а ответственность легла на плечи как первые погоны — крепко и с размаху.
До родника добрались быстро. Фалангер шел по лесу, будто в нем и родился. Аж завидно! Ладно, бум надеяться, что я тоже не грюпала, как стоненятко.
Родник представлял собой маленькое углубление между двух деревьев. Фалангер присел и зачерпнул рукой прозрачную воду. Я тоже присела, чтоб не отсвечивать, но повернулась лицом в противоположную сторону. Пока один занят — другой на контроле. Оказывается, цивильная жизнь так и не смогла вытравить инстинкты, наработанные за 4 года.
У родника Фалангер начал задавать вопросы и вносить предложения. Все правильно, если командир тупит, то подчиненные тут же начинают его мордой в это тыкать. Насчет разжечь костер — и сами монстрём: и в лесу, и зимнем поле при минус десять. Только мне его вопросы как сквозь вату доносятся. Стою, кручу головой, а кажется — вот чувствую я своими нижними 96 — что мы не одни! А ничего не вижу!
