В который раз проклял Ой-ё. Вздохнул о своей нелёгкой доле. Пожалел промокшую ноженьку: ох, уж ты моя горемычная. После упал на колени и напился из лужи.
– Надо б как в прошлый раз, ручеёк поискать. Хрен знает, что в этой луже осело, – сказал Лысый.
– Ручеёк с таких же луж несёт. Вот отравлюсь, пусть тебя совесть всю жизнь терзает.
– Вот ещё. Умер Славный так внезапно, закопали – да и ладно.
Морошка оказалась ещё не спелой. Твёрдые красные ягоды. Не было ни черники, ни грибов.
– Да, подножный корм, как и Заполярный, где-то в другом месте, – сказал я, пружиня, как на батуте из сухих трав, поверх болота.
– Хорошо там, где нас нет.
– В списках погибших?
– Так ведь нет же, и хорошо.
– Какой ты, Лысый, изворотливый. Как ни крути, у тебя всё хорошо.
– А почему ситуация должна влиять на наше настроение? Пусть наше настроение влияет на ситуацию. Главное помнить, что мы – друганы-братаны.
– Как Чук и Гек, – усмехнулся я.
– Да! Мы два крутых самоката! Или же две крутые санки.
– Какие, на фиг, санки! Нас летом готовить нельзя! Летом мы ядовитые.
– О, я даже язык себе прикусить боюсь – травануться можно.
– А я по лету в колодцы не плюю.
– Да иди ты! – поразился Лысый.
– Знаешь, что, брат, – вздохнул я. – Нет тут подножного корма. Давай обратно на дорогу выбираться. Может, всё ж подкинет нас хоть одна добрая душа.
– Давай. Может, и подфартит.
Лысый, уж обходя заросли кустарника, пошёл к дороге. И я, было, двинул за ним, как вдруг мне на плечо легла чья-то рука. Меня как током тряхануло. Дёрнувшись в сторону, я обернулся. И увидел этакого старичка-боровичка. Низенький, морщинистый, с седой бородкой. Как это он неслышно так оказался тут? Деревьица росли вокруг отдельными островками. Он что, крался?
– Хуууу, – выдохнул я. – Меня ж чуть паралич не разбил! Дедуля, что же вы по лесу бродите, людей пугаете? Сидели б дома на печи.
– Извини, внучёк, не хотел, – проскрипел старичок наполовину беззубым ртом.
– Уж не дай Бог, если вы захотите… Вы откуда? Ваш посёлок, что ль, рядом?
– Ага, Мишуково.
– Что, гуляете тут? – спросил у Боровичка вернувшийся Лысый.
– Ага, – улыбнулся старичок.
– Мы тоже гуляем, – усмехнулся я. – От Полярного с восьми утра. Нам ещё без денег до Мурманска гулять и гулять.
– Ага, – кивнул Боровичок. – До Мурманска гулять да гулять. Вы лучше до Мишуково гуляйте. Мишуково рядом. Как раз за два часа поспеете.
– Ого, – удивился Лысый. – Однако вы и походить! А на вид не скажешь.
– Ага, – ввернул излюбленную фишку Боровичок.
– Только нам до Мурманска топать надо, – сказал я.
– Но до Мишуково ближе, – возразил старичок. – По дороге как раз часа два будет.
– Мы уж поняли, – раздражённо сказал Лысый. – Только нам в Мурманск. Далось нам ваше Мишуково…
– Ага, – улыбнулся старичок. – Мишуково.
Он облизнул губу, наморщил лоб, словно мучительно вспоминая что-то, и сказал:
– До Мишуково ближе топать. Идите в Мишуково. По…
– Дороге часа два будет, – закончил я за старичка.
– Ага! – кивнул Боровичок.
– Хууу, – выдохнул Лысый закатывая глаза. – Спасибо папаша, вы нам очень помогли. Пойдём мы от греха подальше.
– Не за что, внучки, – сказал старичок.
– Вы сами-то до дома доберётесь? – спросил я Боровичка. – А то, может, с нами?
– Ага, дотопаю. Я всегда так гуляю. А со мной вам долго. Идите уже.
– Счастливо тогда, – сказал я.
– Пока, папаша! – махнул рукой Лысый, и мы пошли к дороге.
– Чудной старик, – сказал я, выйдя на трассу.
– Поживи и ты лет триста, – усмехнулся Лысый, – да ещё в Мишуково. Тоже чудным станешь.
– Ага, лет триста, а какие прогулки!
– Чё заагакал? Тебя старик укусил что ли? Если скажешь, что до Мишукова топать как раз два часа – я тебе, брат, в грудь осиновый кол вобью.
Тогда я, оскалив зубы прохрипел:
– Миишукооовааааа.
– Вот прям дурачок-идиотом, – хохотнул Лысый. – Ты чего-нибудь знаешь об этом жутком посёлке?
– Кое-что знаю, – сказал я, закуривая на ходу. – Был такой очень великий очень путешественник – Мишуков. Я его дневники читал. В них все путешествия очень дотошно описаны. А вот о Мишуково всего два слова: страшно, блин!
– А старовер Мишуконтий сказал больше, – засмеялся Лысый. – Он…
