4
Печенюшки закончились, но чай в кружке ещё оставался, и Сергей, достав сигарету, решил допивать его вприкурку. С улицы стали всё чаще и громче доноситься истеричные крики бакланов, певших по помойкам заутреню. Трескачёв, сидя на табуретке и держа в одной руке кружку, а в другой – сигарету, смотрел в окно. На горизонте возникло несколько облачков, пригнанных откуда-то издалека появившимся ветерком. Время от времени он задувал тихонько в форточку, рассеивая серо-голубой сигаретный дымок, расплывающийся над головой Сергея.
Тоска. Трескачёв, было, подумал: а не попробовать ли поспать ещё? Но тут же отмахнулся от этой мысли: нет, всё равно ничего не выйдет.
Ну почему, если надо вставать рано, то почти всегда просыпаться так тяжело? Сейчас же впереди совершенно свободный день, и именно поэтому теперь не заснуть ни за что.
После очередной затяжки Трескачёв поднёс сигарету к пепельнице, но прилично выросший серый столбик оторвался от уголька раньше и упал на узорчатую клеёнку стола.
– Блин комом, на хрен! – выругался Сергей, чуть было не сдув в сердцах пепел на пол.
Поставив кружку на стол, он облизнул кончик указательного пальца и, приклеив к нему серый столбик, отправил невредимым в пепельницу.
За окном вдруг раздался стук по металлическому карнизу. Сергей обернулся и увидел за стеклом голубя.
– Ты с миром, глупая птица? – спросил Сергей и приблизился к окну.
Голубь, обеспокоенно скрежеща коготками по жести, перебрался на край карниза, чтоб быть подальше от Трескачёва. При этом маленький засранец оставил после себя зеленоватый сгусток.
– Ах ты, собака! – воскликнул Сергей.
Он стукнул ладонью по стеклу, но птица лишь переступила с одной лапки на другую, косясь на Трескачёва одним глазом. Тогда он ударил напротив того места, где сидела птица, но та только вновь отошла на середину карниза.
– А-а-а! – выкрикнул Сергей и ударил по стеклу обеими ладонями.
Чуть сильнее, и оно разлетелось бы вдребезги. Но ведь не разлетелось! И голубь опять вернулся на край, уверовав в нерушимость прозрачной преграды, и продолжил гадить на карниз.
– Сейчас ты узнаешь, что такое разум, тупая кукушка! – оскалился Сергей, кинувшись к столу.
Он бросил сигарету в пепельницу и схватил чайник с кипятком. Затем пододвинул табуретку под форточку и, забираясь на неё, прорычал:
– Кому варёной голубятины?
Встав на подоконник, глядя на птицу сверху, Сергей снова оскалился:
– Тебе?
Голубь процокал по карнизу поближе к Сергею, оставив позади ещё один сгусток. Трескачёв сунул руку с чайником в форточку. И голубь, взмахнув крыльями, тут же улетел прочь.
– А-а-а! – выкрикнул в бессильной злобе Сергей и стал лить кипяток на карниз.
Вода полетела вниз, неожиданно громко в утренней тишине ударяясь о его жестяной карниз и карнизы ниже. Тут-то Трескачёв и увидел со стороны этот триумф разума: какой-то крендель рано утром орёт в форточку и льёт кипяток.
«Да ведь ты просто псих! – подумал Сергей, слезая с окна, пока его никто не заметил. – И лечиться не буду».
Трескачёв, хмурясь, затушил дымящийся уголёк в пепельнице и тут же прикурил новую сигарету.
«Дерьмовое утро. Очередное».
5
С улицы стали доноситься звуки, издаваемые самыми ранними праведниками: нечаянный хлопок подъездной двери; «пик-пик» открываемой иномарки под окном; мусор, высыпаемый в контейнер ретивым дворником. Пока это – отдельные, чётко отличимые друг от друга звуки, но вскоре к ним начнут прибавляться всё новые и новые. Их будет больше, они станут чаще и превратятся в сплошной утренний гомон часа пик.
А сейчас Сергей отчётливо слышал, как внизу, во дворе, зашёлся в надрноватый возраст. Но наткнуться на покойника-то с утра пораньше они не заслужили. Только, понимаешь, позавтракали».
Осеним утром, пораньше обычного, девятилетний Серёжа шёл в школу – зарабатывать пятёрки и даром двойки получать. Мертвец лежал на газоне, средь красно-жёлтых опавших листьев. Если б синее одеяло, накрывшее труп, было подлиннее, то наверняка Трескачёв со временем забыл бы об этом покойнике. Но одеяло оказалось коротким, и из-под него торчали крупные босые ступни трупа. Серёжа отчётливо видел желтоватые неухоженные пятки. От их вида у мальчика по спине пробежал холодок. Он ещё не раз увидит эти ступни. В ночных кошмарах. Точнее, чаще он будет слышать приближающиеся звуки их шагов. Шлёпанье по холодному линолеуму. И, даже став взрослым, Сергей пусть и очень редко, но всё ж иногда будет просыпаться с отчаянно колотящимся сердцем, прислушиваясь к тишине погружённой во мрак комнаты.
