– Простите, – забормотала Женька. – Дядя Максет, простите, ради бога. Я не хотела. Случайно я… дядя Максет.
Сон с Кощея как рукой сняло. Он медленно отвернулся к окну и промолчал.
– Я извинилась, – робко напомнила Женька, мечтая провалиться сквозь землю, пол кареты, сквозь что угодно, лишь бы оказаться подальше от своего стыда.
Кощей молчал. Видимо, его сильно заинтересовал пейзаж.
– Да ну простите же! – отчаянно воскликнула Женька, подавшись вперед. – Я не хотела! Просто достало все, вот и вспомнилось! Я же нарочно не лезла, случайно получилось!
– Что ты видела? – помолчав, спросил Кощей.
Услышав абсолютно ровный, без тени недовольства голос, Женька быстро перебралась на сиденье Кощея и робко коснулась рукава.
– Только про Барса. Как вас Вильям топил, – тихо сказала она.
– Ах это! – Кощей грустно улыбнулся, посмотрел сверху вниз и опять уставился в окно. – И как тебе?
– Я не представляю, что с вами было, когда Вильям умер, – призналась Женька, вспомнив двенадцатилетнего паренька. – Если бы не он… Даже не знаю.
– Да, – кивнул Кощей.
Видимо, пейзаж за окном поднадоел, так как он опять откинулся на спинку и соизволил обратиться к Женьке:
– Как тебе его система воспитания?
– Жестко, – призналась Женька. – Топить четырехлетнего ребенка – это жестко.
– Возможно, – согласился Кощей. – На следующее утро я все-таки извинился перед Барсом и отдал ему молоко. После того случая я, прежде чем затеять игру, представлял, что потом Вильям сыграет со мной в то же самое.
– Значит, вы топили котенка не из жестокости? – робко спросила Женька.
– Детка, я никогда не был жесток, – как само собой разумеющееся пояснил Кощей. – Мне, насколько помню, действительно казалось забавным, что Барс брыкается и смешно пищит. Он даже бегать стал быстрее после купания. А уж от меня отбивался, как настоящий воин. Во как жить хотел!
– И вы не сдали Вильяма отцу, – вспомнила Женька.
– Я? Вильяма? Да никогда! Он всегда поступал справедливо, и я это понимал. Замечу, все мои попытки стравить ради забавы собак или прислугу он пресек банальной игрой в шахматы. Когда не помогало, он опять играл в меня.
– Как это?
– Как всегда, – усмехнулся Кощей.
– Он был для вас Белобогом, – твердо решила Женька.
– Он был лучше Белобога, – поправил Кощей. – От Вильяма я не слышал ни одной нотации. Он никогда не позволял по отношению ко мне снисходительный тон, только на равных. И он всегда мне верил. Дай руку.
Не веря, что после ее реплики о платьице Кощей простил и даже смягчился, Женька осторожно протянула ладонь.
Досадливо вздохнув, Кощей велел пошевеливаться, схватил за руку, и перед Женькиными глазами вновь оказался Вильям. На этот раз воспоминание было четко выверенным, без провалов, и смотрела девушка словно со стороны.
Вильям, которому на вид было около двадцати пяти лет, сидел в кресле, укрытый до пояса теплым пледом.
Молодой человек, захлебываясь, кашлял в платок, на котором проступили пятна красного цвета. Рядом, на подлокотнике, заботливо поддерживая брата за плечи, сидел черноволосый подросток лет семнадцати, худой и нескладный.
– Макси, прекрати, – тяжело дыша, велел Вильям, прокашлявшись. – Чтобы я больше такого не слышал.
– Но это же шанс! – горячился юный Максет. – Ты что, не понимаешь?
– Понимаю, – досадливо отозвался Вильям. – Подай мне чай, будь добр.
Он взял чашку и выпил почти залпом, после чего, облегченно вздохнув, откинулся на спинку кресла.
– Да говорю тебе, я, возможно, бог, – продолжал настаивать Максет.
– О… – только и ответил Вильям.
Тут в Женькиной голове все окончательно встало на места. Ну конечно! Кощей ведь рос в той семье, и волосы со лба убирает всей пятерней, как отец! И восклицание это произносит в точности как Вильям!
Тем временем разговор продолжался.
– Не веришь, да? – с обидой спросил Максет.
– Не говори ерунду, – устало попросил Вильям. – В то, что ты можешь оказаться богом, я вполне верю. Но пойми и ты, Макси, ты, скорее всего, чужой бог. И потом, без обид, мальчик, но ты точно не бог-врачеватель.
– И что? – горячился Максет. – Я же наверняка кое-что могу, Виль! Я постараюсь, только позволь мне попробовать!
