И жене он так заявил, швыряя на и под югославскую мебель мокасины «Саламандра», рубашку «Сафари», джинсы «Ли», наскоро освобождаясь от импортной шкуры, от обрыдлой одежки, разгуливая по квартире в одних трусах (что, впрочем, он мог себе позволить: гантели, эспандеры, велоэргометр, холодный душ, сауна по четвергам — отнимите десять лет от названной выше цифры «сорок»…).
— Мамуля, я умираю от голода! — Так он и заявил жене. Конечно, не умирал он совсем, даже не собирался, но вечная склонность к гиперболизации вечно жива в наших вечных душах…
— Позвонить не мог? — спросила жена, но спросила без всякого интереса, а только чтобы отметиться, не молчать, ибо к чему ей был дежурный ответ Стасика?
Но Стасик-то, Актер Актерыч, услыхав знакомую до боли реплику, не мог не отбить ее легким пасом, скользящим ударом:
— На студии не работали автоматы.
— Все сразу не работали?
Разговор свободно несся по накатанной дорожке, даже некоторым образом парил над нею: привычные интонации, назубок затверженные слова, как на каком-нибудь сто третьем спектакле. Рутина…
— Представь себе.
— Не представляю. Там их миллион, автоматов этих.
В голосе Стасика к месту проклюнулись трагические нотки:
— Мамуля, ты на «Мосфильме» бываешь раз в неделю, смотришь киношку, и я тебя тут же везу домой. Откуда ты знаешь про автоматы, откуда?.. Там все поломаны, все!
До сих пор мамуля Наташа, образно говоря, играла в перекидку с любимым мужем: он — реплику, она — в ответ, стук-стук, хлоп-хлоп, никакого вдохновения. Но бычье упрямство Стасика заело мамулю, и она пустила в ход малую дозу иронии:
— Я рассуждаю логически. Автоматов как минимум двадцать. Хоть один-то исправен? Несомненно! И еще: в каждом кабинете — по сто телефонов, и везде знают Станислава Политова, везде сидят его «каштанки», которые за счастье почтут покрутить диск для любимого артиста.
Разговор о «каштанках» Стасику не нравился. Это была опасная тема, прямо-таки альпинистски рискованная, а Стасик не хотел риска, горных троп не любил. Стасик хотел есть и полчаса покемарить перед спектаклем, как он сам выражался. Посему он немедля принял к сведению новые предлагаемые обстоятельства, хамелеоном вжился в них, пообтерся мгновенно, покаялся:
— Ну, не сердись, мамуля, виноват, подлец я, но замотался, как бобик, ты же знаешь, что такое озвучание, да еще кольца по километру и текста навалом… Пищи мне, мамуля, пищи! Я алчу… Да, кстати, где Ксюха?
Этим изящно-нелогичным «кстати» Стасик намеренно сменил тему, перенес центр тяжести разговора на непослушную дочь, ушел от предполагаемой опасности. Ложный финт — вот как это называется в любимой игре миллионов.
Но Стасик явно переоценивал видимую только им опасность или, если уж мы обратились к альпинистским параллелям, глубину пропасти, к которой вела его мамулина подозрительность. Мамуля Наташа служила диктором на радио, читала в микрофон сводку новостей, прогноз погоды разных широт и тоже числила себя в некоторой степени актрисой. И про озвучание, про длинные монтажные кольца она, конечно, все ведала. Но, главное, ей так же не хотелось скандала, как и Стасику, и реплика про «каштанок» была не более чем проходной. Не без тайного смысла, понятно, но без злого умысла. Кольнула чуть-чуть, получила толику удовольствия, а потом спокойно налила бы Стасику вчерашнего борща, дала бы котлет с макаронами и закрыла тему. Но Стасик, на свою беду, поспешил, спросив про Ксюху, потому что как раз о ней-то Наталья и собиралась всерьез поговорить с летающим мужем, поговорить где-нибудь в перерыве между озвучанием и спектаклем, или после спектакля, или, на худой конец, рано утром — перед тем, как ей самой умчаться к горячему от последних известий микрофону.
Тема про Ксюху была архисложной, и Наталья, если честно, не знала, с какой стороны к ней подступиться. А тут как раз Стасик очень кстати влез со своим дурацким «кстати».
— Кстати, — тоже сказала Наталья, набрав полную грудь воздуха, как будто собиралась нырнуть на большую морскую глубину и долго оттуда не выплывать, пугая родных и близких. — Кстати, — сказала Наталья, даже не подбирая слов помягче, пообтекаемее, потому что нырять так нырять, чего зря раздумывать: или вынырнешь, или нет, третьего не дано, — Ксюха, представь себе, собирается замуж.
