Тут к перрону подкатил поезд, прервав тем самым размышления Уилла, и с громким шипеньем раскрылись пневматические двери. Войдя в ядовито-желтый и совершенно пустой вагон, Уилл выбрал сиденье лицом к дверям. Когда поезд тронулся и начал постепенно набирать скорость, Уилл обернулся поглядеть, как исчезает в дали Пентонвиль. Выгнув шею и глядя вслед быстро уменьшающемуся саркофагу, Уилл надеялся, что никогда в жизни не увидит больше эту сраную дыру. Когда поезд завернул за угол, и тюрьма, наконец, исчезла из виду, он повернулся и вздохнул с огромным облегчением, а потом устроился поудобнее на скамье.
Теперь можно было глядеть вперед, в будущее. Поезд въехал на станцию Хайбери-и-Илсингтон, где перроны были запружены толпой. Видя тусклые взгляды и стеклянные глаза, Уилл думал о том, что у всех у них есть причины волноваться. Напряжение, вызванное необходимостью удержатся на работе и оплачивать счета в сочетании с бесполезной борьбой не потерять последних обрывков своих жалких версий Утопии, может придавить кого угодно.
Поезд дернулся и остановился. Когда двери начали открываться, у Уилла едва глаза на лоб не вылезли. Женщина средних лет – сорока-сорока пяти, решил Уилл, – стояла у самого края платформы, ожидая, что двери вот-вот откроются. Несмотря на прическу, – волосы у нее были подстрижены во что-то вроде жесткого серого колтуна, она была изящной и привлекательной. Темные глаза и гладкая кожа придавали ей какие-то безвозрастные красоту и обаяние. Одета она была в кремовый льняной жакет поверх белой блузки и синей юбки в складку, шею ее обнимала нитка жемчуга. Уилл не знал, удача ли или вожделение помешали ему отвести взгляд, но рад был, что он этого не сделал.
В тот момент, когда двери разошлись, внезапный порыв ветра, пронесшегося по перрону, взметнул подол синей юбки, открывая великолепнейшее зрелище: белые чулки держались на красных подвязках и красные шелковые трусы льнули к контурам ее пизды. Сердце Уилл пустилось вскачь, а все тело заполнили ощущения, в каких последние полгода ему было отказано.
Он тяжело сглотнул, и его взгляд скользнул вверх по его телу, пока Уилл не обнаружил, что незнакомка смотрит на него в упор. Они смотрели друг другу в глаза, казалось, несколько долгих минут, на самом же деле не могло пройти больше пары секунд. Потом, смешавшись от того, что мог увидеть Уилл, женщина пригладила юбку и вошла в вагон, где выбрала место так, чтобы сидеть подальше от Уилла и спиной к нему.
«Срань господня! – подумал Уилл. – В Пентонвилле такого не увидишь»
Дверь, соединяющая два вагона, с шумом распахнулась, и в вагон вошла молодая русоволосая женщина в тяжелых «док-мартенсах» и дешевом хлопковом платьишке. Лицо ее украшало большое и украшенное сложным орнаментом кольцо в носу. Увидев Уилла, она было нахмурилась, но мгновение спустя лицо ее расплылось в широкой улыбке.
– Привет приятель! Ну надо же! Я едва узнала тебя без дредок, мужик!
Шэрон была подругой Жонглера. Она и сама жонглировала. На деле это она научила его всему тому, что он умел, но почему-то он получил прозвище благодаря этим своим умениям, тогда как она осталась просто «Шэрон». Быть может, произошло это потому, то Жонглер больше выпендривался, грим клал как штукатурку и, только дай ему повод, откалывал что-нибудь зрелищное, вроде жонглирования зажженными факелами.
Шэрон жила в Эштоне, но много времени проводила с Жонглером на Хэкни, поскольку работала на Северо-Лондонской линии, развлекая пассажиров между станциями, а потом обходя их с протянутой шляпой. Так с нехитрым своим представлением Шэрон переходила из вагона в вагон и из поезда в поезд. В прошлом Уилл заворожено следил за тем, как она жонглирует палками и детскими игрушками, как она стоит, слегка согнув в коленях ноги, чтобы удержать равновесие в покачивающемся вагоне.
– Что новенького, Уилл? Вид у тебя такой, как будто ты увидел приведение.
– И чувствую себя так же, – признал Уилл, все еще потрясенный явленным ему пару минут назад откровением, – но было оно из плоти и крови, жаль, но не призрак.
Уилл попытался взять себя в руки и забыть, что гормоны накачивают кровь в его изголодавшиеся чресла. – Так как дела, Шэрон? Зарабатываешь на жизнь?
