– Тамара, тебе так или иначе придется перейти туда, ведь тут за тобой некому ухаживать. Света, которая тебя кормит, не имеет права этого делать, она же работает в свинарнике, а там грязь, занесет тебе какую-нибудь заразу. Так что соглашайся на предложение сестры-хозяйки, – посоветовала Галина Николаевна.
Я взвесила все «за» и «против» и утром сообщила о решении перейти в «слабый» корпус. Моя приятельница Татьяна, которая иногда катала меня по территории, помогла собрать вещи и на коляске повезла к печально знакомому зданию. Я ехала с холодком в груди, но с сухими глазами, предчувствуя очередной крутой поворот в жизни.
* * *
В «слабом» корпусе на входе нас встретила нянечка и проводила до палаты. По коридору я ехала с опущенной головой и даже не разглядела, каков он, изменив привычке внимательно все рассматривать и прикидывать, где смогу спокойно посидеть, почитать, позаниматься, подумать.
Меня завезли в палату, где стояло четыре койки и одна тумбочка. Потом комнату доукомплектуют тумбочками и столом.
– Вот тебе, Люся, подружка. Ты же просила, чтоб тебе нашли соседку помоложе. Принимай на проживание, – обратилась сопровождающая няня к черноволосой девушке, сидящей на койке.
Я поприветствовала кивнувшую мне Люсю и стала осматриваться.
– Ладно, девчата, я пойду, – сказала Татьяна, явно тяготившаяся и пребыванием в «слабом» корпусе, и видом обитателей палаты, и моим молчанием.
Напротив черноволосой Люси, возле койки на полу сидела моя старая знакомая – Любка, привезенная вместе со мной из детского дома. И сразу встал перед глазами памятный день: как ехали на машине, как провели страшную ночь запертыми в изоляторе, как Любку накачали аминазином… А возле окна напротив меня лежала бабуся, которая уже почти сама не ходила. Ничего себе «девчата»!
– Тебя как зовут? – чуть слышно спросила Люся.
– Тамара, можно Тома. Сказали, что тут палата для девочек. Бабулю они тоже относят к девочкам? – хмыкнула я.
– Ее переведут в другое место, когда привезут следующих молодых. В этой палате будут жить только молодые, – сказала Люся.
Тут в палату зашла вторая няня.
– Новенькую привезли? – поинтересовалась она.
– Я не новенькая, меня перевели из женского корпуса. Там за мной ухаживала одна женщина, но она умерла. Теперь некому ухаживать, вот я и попросилась сюда. Я сама не могу есть из тарелки и пить из чашки, меня надо кормить. А вот на койку могу залезать, и одеться могу, – перечислила я свои умения, умолчав, что одеваюсь очень медленно, да и на койку карабкаюсь очень долго.
– Ладно, уж накормим тебя, – буркнула няня и вышла из палаты.
Я посмотрела на Любку – узнала она меня или нет? На лице Любки – ноль эмоций. Наверное, забыла за пять лет, а на территории интерната мы никогда не встречались, у каждого корпуса было свое место для гулянья.
Про Люсю расскажу подробнее. Ее физическое состояние было куда лучше моего – руки совершенно здоровые и речь нормальная, лишь ноги стянуты в коленях, сведены так, что не могла ходить, передвигалась на коляске. С таким состоянием вполне можно было и дальше учиться. Однако Люся, пока жила дома, окончила всего один класс, потом с ногами стало хуже, и она перестала ходить в школу. Почему не стала учиться дома? И почему ее определили в ПНИ? Не знаю, а спрашивать неудобно. У Люси имелся брат-инвалид Леша, его состояние было значительно тяжелее. Сначала Леша обитал в другом ПНИ, а потом его перевели в наш, Прокопьевский.
* * *
Раздали обед. Я посидела, подождала няню, думала уже, что никто не придет и здесь будет та же свистопляска с кормлением. Но няня заглянула, окинула взглядом палату. Не услышав от меня никаких просьб, хотела было уйти, но Люся мягко попросила ее покормить меня. И няня, усевшись рядом, начала меня кормить с явной неохотой.
Вечером, уже лежа в постели, я почувствовала, что в душе появилось какое-то новое чувство – смесь безрадостного спокойствия и тупого равнодушия. Нехорошее чувство, не надо ему поддаваться. Главное, не ослабеть и не распластаться на койке раньше времени, ведь хронические лежачие больные, махнувшие на себя рукой, как правило, уже никогда не поднимаются… А мне никак нельзя становиться лежачей!
