Мелкие снежинки продолжали медленно падать и сразу таяли, коснувшись земли. Однако на рассвете мы увидели зловещее серое небо, затянутое низкими тучами. Ветер набирал силу. Сомнений не оставалось – с минуты на минуту начнется снежный буран.
Не было времени на завтрак, даже на чай. Угольщики быстро собрались и рвались в путь. Е-Ан упал передо мной на колени, но я поднял его и обнял. Тело кожевника показалось мне костлявым и хрупким, как у старика.
– Встретимся весной, – сказал я. – Я дам о себе знать, постараюсь прислать кого-нибудь к мосту неприкасаемых.
Он кивнул, переполненный чувствами, словно не хотел отпускать меня. Один из угольщиков поднял вязанку и взвалил ее себе на плечи. Остальные уже семенили вниз по склону. Е-Ан неуклюже осенил меня крестным знамением в знак то ли прощания, то ли благословения. Затем повернулся и, покачиваясь от веса ноши, пошел вперед.
Я взглянул ему вслед, невольно повторил про себя знакомые слова Потаенных, которые произносят при расставании.
– Идемте, господин, – тревожно позвал меня проводник, и я последовал за ним вверх по горе.
Мы взбирались около трех часов. Угольщик пару раз останавливался, чтобы пригнуть ветки: отмечал путь назад. Снежинки оставались легкими и сухими, но чем выше мы поднимались, тем толще становился слой – тонкая белая пелена покрыла землю и деревья. Быстрый подъем разогрел меня, зато желудок бурчал от голода. Съеденное предыдущим вечером мясо дало ему напрасную надежду. Трудно было определить час. Небо покрылось мглой, почва отражала сбивающий с толку свет заснеженного пейзажа.
Когда проводник остановился, мы были на полпути к вершине горного хребта. Извилистая тропа вдруг стала полого спускаться вниз. Сквозь снежную пелену я увидел долину, массивные ветви побелевших буков и кедров.
– Дальше мне идти нельзя, – сказал он. – Могу только посоветовать вернуться вместе со мной обратно. Скоро начнется буран. До храма почти день пути, даже при хорошей погоде. Если пойдете дальше, то погибнете в снегу.
– Обратного пути нет, – ответил я. – Пройди со мной еще немного. Я хорошо заплачу.
Убедить напарника не удалось, да и не хотелось. Ему было неловко и одиноко без друзей. Я оставил угольщику половину своих монет, а он в благодарность дал мне заячью кость с большим куском мяса.
Проводник описал дорогу, указав на ориентиры в долине, которые удалось рассмотреть, несмотря на тусклый свет. Он сообщил, что внизу течет река, хотя я и сам знал – услышал плеск воды. Вдоль реки пролегала граница между феодами. Неподалеку находился мост, но в одном месте поток становился достаточно узким, чтобы просто перепрыгнуть. Я получил от угольщика еще множество полезных сведений. Из его слов выходило, что в заводях живут духи, а течение быстрое, поэтому нужно быть осторожным и не упасть в реку. В самое удобное для переправы место часто наведывается патруль, хотя в такой день туда вряд ли кто-нибудь сунется.
Когда я окажусь в чужих владениях, мне надо идти на восток, спускаясь к небольшой часовне. Там дорога раздваивается. Мне направо, по нижней тропе. Нельзя сбиться с пути, иначе я попаду на подъем к горному хребту. Ветер дует с северо-востока, значит, должен бить мне в левое плечо. Проводник дважды коснулся моего плеча, всматриваясь в лицо своими узкими глазами. Похоже, он очень беспокоился, как бы я ничего не перепутал.
– Вы не похожи на господина, – сказал он, смущенно улыбнувшись. – Но, в любом случае, удачи вам.
Я поблагодарил проводника и отправился вниз по склону, обгладывая кость и высасывая содержимое. Влажный и густой снег запорошил голову и стал прилипать к одежде. Угольщик прав: я не похож на господина. Волосы не стриглись с тех пор, как Юки подрезала их на актерский манер, а теперь лохматые пряди нависали над ушами, к тому же я давно не брился. Перепачканная одежда пропахла потом. От господина, конечно, такой аромат не исходит. Я попытался вспомнить, когда последний раз мылся – вместе с борцами, в первую ночь после Мацуэ, в огромной бане. Тогда я подслушал разговор между Акио и Хаймэ.
Интересно, где сейчас Юки, знает ли она о моем побеге? Мне становилось плохо при мысли о ребенке. Зная о пророчестве, я испытывал особую боль оттого, что моего сына будут держать взаперти и привьют ему ненависть ко мне.
