– Там еще сто по сто, – сказал второй летчик, которого звали Васькой. – И закусь, и все такое. Понимаешь, – сказал он Глебу, – едем вдвоем, друг друга морды только и видим. Скучно же так пить, а?
– Не знаю, – Глеб пожал плечами.
– Ну так что? Будешь?
– Пить?
– Ну да!
– Сейчас брата спрошу, – и краем глаза заметил, как летчики переглянулись.
Сидели потом долго, почти до утра. Летчики выслушали балладу о Глебовой контузии, сочувственно повздыхали, выпили за выздоровление. Сам Глеб тихонько, думая о своем, лизал коньяк – напиток, похожий немного на тот, которым угощал его – как давно это было! – Бэдфорд. Да, что-то не так было во всей суете минувшего месяца, что-то не сходилось, да и не могло, наверное, сойтись – слишком уж многие врали ему… Да ты ешь, парень, старательно угощали его, в санатории вашем небось по-солдатски кормили – пытались впихнуть в него кружочки твердой колбасы, кусочки копченой рыбы, рыбу из жестяной банки, тушеную, распадающуюся… не было такого в вашем санатории, небось… Он ел, стараясь соответствовать. За окном вновь была тайга, невысокие горы, дорога петляла, поезд шел то по высоким насыпям, то по лощинам, то нырял в туннели. Очень долго не было и намека на жилье. Летчики и Алик о чем-то оживленно болтали. И в один тоскливый момент Глеб забыл, что так нельзя делать, но просто уже не было сил переносить одиночество…
В темном вагоне не было ни дверей, ни стекол. Не было и пыли – ее давно выдуло могучим сквозняком. Снаружи скользил голый скелетоподобный лес. Глеб встал и осторожно выглянул в коридор. Там было, естественно, пусто. Обрывки занавесок бились, как крошечные черные флаги. Нельзя было долго оставаться здесь. А интересно, в паровозе тоже никого нет? Дорога изгибалась, в окно был виден и хвостовой вагон, и паровоз… нет, тут они называются как-то иначе, забавнее… тепловоз, вспомнил он. Пустой тепловоз без машинистов… или же кто-то ведет этот призрачный поезд? Простой ответ: что машинист в реальном мире ведет сразу два поезда: и свой, и теневой – отпадал: иначе весь пыльный мир был бы полон движущимися механизмами… Да, над всем этим еще думать и думать… а ведь я немало узнал за это время, почти удивился Глеб. Да, немало узнал…
И – еще есть Альдо…
Он перешел из купе летчиков в свое, достал из кармана часы, открыл, сложил ладони лодочкой, заслоняя часы от света, заглянул одним глазом. «Альдо», – чуть светилась надпись. Альдо. С ума можно сойти.
Впрочем, мистер Бэдфорд намекал, что не все, совершаемое отцом при посторонних, совершалось искренне. Равно как и произносимое – не было правдой. Но ведь Альдо, что общеизвестно, являлся прямым и непосредственным виновником изгнания отца. Предателем. Негодяем.
Впрочем, если изгнание оказывалось не изгнанием, а чем-то вроде служебной командировки, то…
Ничего не понимаю, подумал Глеб. А надо научиться понимать. Понимать.
Он задержал дыхание – и вернулся. Перешел в купе к летчикам. Сел, взял со стола свой недопитый стакан. Как обычно, его исчезновения никто не заметил.
Чемдалов не был в Порт-Элизабете уже года три и теперь как бы заново осматривался в этом по здешним меркам большом и шумном городе. Чем-то похож на Ялту, только дома другие – ну, это естественно. Ессестно. Он испытывал к этому городу – как и к остальным городам Транквилиума – безотчетное чувство брезгливости. Точно такое же, какое испытывал ко всяческим больным, убогим, покалеченным, слабым и полудохлым. Он знал, что такое болезнь и слабость, знал, каких сил стоит их преодолеть – и знал точно так же, что преодолимо все, кроме смерти. К седьмому классу он перенес четыре операции, был худой и хилый, в очках – готовая мишень. К середине восьмого – с ним боялись связываться самые отъявленные. Он сказал: бить буду сразу насмерть – и показал, как: кулаком выбил дно у железного ведра. Все можно одолеть, была бы воля – а если нет, то о чем вообще говорить?
Даже спустя два месяца после первого из замысленных Вась-Васем восстаний – торопливого, ущербного как по драматургии, так и по тактике, а потому проваленного с треском и копотью – в городе похаживали армейские патрули, висели портретики: «Разыскивается», с проверкой документов дело было поставлено достаточно четко, а в гавани, далеко от берега, но очень видно, несли службу три парусных сторожевика и три паровых быстроходных катера. С караульной службой у них полный порядок, сказал Пигулевский, когда они прохаживались по набережной. И на дорогах тоже? И на дорогах. Что, мышь не проскочит? – Чемдалов поднял бровь. Мышь не мышь, но лошадь провести трудно, невозмутимо сказал Пигулевский, вы же видели, какие тут заросли. Значит, так, сказал Чемдалов спокойно: я не верю, что контрабандисты сидят по норам. Любая сеть состоит из дыр. Завтра – завтра! – я должен знать, как переправить тонну груза на острова. На острова? – изумлению Пигулевского не было предела. Да мелкими партиями – тонну. Ну, если мелкими… мелкими, наверное, можно…
