И вот – ударил гонг, оркестр исполнил увертюру Гибсона, главный стюард подал знак…
Светлана и Глеб ужинали за одним столом с капитаном. В обычные дни они сидели за столом первого помощника (главный стюард долго извинялся, что им придется сидеть не за самым престижным столом, но там места расписаны были уже неделю назад; сейчас же столы сдвинули, и за каждым помещалось не по восемь человек, как в ресторане, а по двадцать) и теперь слегка смущались, как бы вновь ощутив на себе свои новые лица. Но капитан был весел и остроумен, соседи приятны, визави красивы… Олив сидела за другим столом и спиной к ним: в этом рейсе они были незнакомы. Блестящий лейтенант изгибался около нее.
И вдруг – Светлана напряглась. Глеб всей кожей почувствовал это.
– Что?..
– Тес. Сзади – слушай…
Сквозь праздничный веселый толк протиснулись обрывки фраз:
– …не у Брезара… совершенно потрясающе, никто бы не… почему-то в Свитуотер – не знаю… да, тот самый, с пятном… ну, не помню, палладийский эмигрант… еще бы не обидно, но так уж судьба… правильно, Белов… сам прочитаешь, все будет опубликовано… нечего было столько собираться, опоздавшим – кости… сменишь направление, пойдешь по Таранусу – Брезар ведь так и не смог…
Глеб как бы случайно оглянулся через плечо. Спины, затылки, не понять даже, кто говорит. А, вот они: черный мундир, полоска погон – военный моряк… и синий пиджак или сюртук, волосы плохо расчесаны и касаются воротника… видел его, помню, имя выясню…
– Не смотри так долго, – сказала Светлана по-русски. – Заметят.
– Итак, он вернулся, – прошептал Глеб и улыбнулся ей.
– Да, – Светлана кивнула. – Ох, дорогой… вот кому мне придется в глаза-то смотреть…
– Кси, – назвал он ее выдуманным прозвищем, – не думай пока об этом. Главное – он вернулся. Только почему в Свитуотер?..
Она что-то хотела сказать, но не сказала.
Потом были перемены блюд, и танцы, и фейерверк – и слезы в предчувствии скорых прощаний, и последние объятия – все было… Юные князь и княгиня танцевали лишь друг с другом, и многие обратили внимание, что сегодня княгиня грустна. Потом они стояли у фальшборта, беседуя о чем-то, и вальсирующие пары проплывали мимо них. Плескалась тихо вода…
Они рано спустились в каюту. Танцы длились до рассвета.
…Она давно не плакала так, как плакала этой ночью. Глеб пытался утешить ее – и с огромным трудом, в самый последний миг она сумела не обидеть его и не вынудить оставить ее в покое. И – терпела ненужные, ставшие вдруг робкими ласки, и – пропускала неуместные слова утешения… Горе и стыд вдруг обрушились на нее, неверную жену, скверную дочь, самозванку, почти преступницу…
На время она просто забыла причины своего побега.
С рассветом «Эмеральд» поднял паруса и к полудню был в порту, но не пришвартовался к пирсу, а бросил якорь на рейде. Вскоре в борт его ткнулся паровой катер, и на палубу пакетбота взошли трое пожилых мужчин в похожих шляпах и костюмах, молоденький офицер внутренней службы и дюжина вооруженных полицейских. Через полчаса возмущенные пассажиры узнали, что за эту ночь их стало существенно меньше: в своих каютах были убиты мистер Уильям Фостер, лидер одного их самых скандальных профсоюзов, его секретарша, помощник и охранник. Все они путешествовали под чужими именами…
– Значит, вы утверждаете, что в период с двенадцати до двух часов ночи находились в своей каюте?
– Категорически.
– Но подтвердить это может лишь ваша жена?
– Совершенно верно.
– Вы добровольно предъявили следствию это оружие? – мистер Ланн всеми пальцами указал на разложенные по столу два «сэберта», безымянный револьвер от Бэдфорда и нож с узким лезвием и кожаной ручкой, который едва не поразил Светлану в памятную ночь мятежа.
– Да.
– Откуда у вас этот револьвер?
– Трофей. Взял у убитого мятежника.
– С тремя коробками патронов?
– С четырьмя. Одну уже успел потратить.
– На кого же, если не секрет?
– На Бродягу Джо.
«Бродягой Джо» называли мишень, которую служитель выставляет из траншеи на две-три секунды.
– Хорошо стреляете?
– Приемлемо.
– А это откуда? – следователь кончиком пальца дотронулся до ножа.
– Оттуда же.
– Тоже взяли у убитого мятежника?
