Это предубеждение против соотечественников, глубокая уверенность, что «наши всегда les pieds dans le plat», конечно, сыграли немалую роль в деле разбора гулльского инцидента.
Впрочем — Бог с ними! Возвращаюсь к моему дневнику.
14 октября в 1 ч. пополудни получили желанное разрешение и немедленно приступили к погрузке угля, которая была закончена к 10 ч. утра следующего дня. Однако не ушли. Приходилось ждать, к какому решению придут в Петербурге относительно «инцидента». Английские газеты несколько сбавили тон, но все еще бряцали оружием. Получались известия, что приступлено к мобилизации Home squadron, которая будет сосредоточена в Гибралтаре вместе с эскадрами Атлантического океана и Средиземного моря. В общей сложности — 28 броненосцев и 18 крейсеров. Теперь уже требовали не возвращения самой эскадры, а только смены адмирала. Настроение на судах было крайне подавленное. Всякому было ясно, что если в Петербурге «сдадут», то дело наше безнадежно проиграно, так как, кроме Рожественского, эскадру вести некому. На этот счет двух мнений не существовало.
Один адмирал был, как всегда, бодр, полон энергии и выглядел даже веселее обыкновенного. Кто прочел ему выдержку из газетной статьи, в которой говорилось, что, если только он поведет свой отряд дальше, грозная сила английского флота — 28 броненосцев и 18 крейсеров — без труда его уничтожит. Адмирал только засмеялся.
— Охота считать и подсчитывать! Если кончится разрывом, то для нас имеют значение первые 4 броненосца, с которыми мы будем драться, а сколько их еще будет нас добивать — 24 или 124 — не все ли равно?
Не берусь судить, искренне или под давлением извне испанское правительство встретило наш приход так недружелюбно, зато в чувствах местного населения нельзя было сомневаться. Видимо, среди народа еще живо было раздражение, вызванное поведением Англии во время испано-американской войны, и жители Виго не упускали случая выразить нам свое доброжелательство. Это доброжелательство проявлялось во множестве мелочей, перечислять которые было бы трудно и скучно.
Когда адмирал съехал на берег, чтобы лично переговорить с губернатором, то, при его выходе из губернаторского дома, собравшаяся на улице толпа устроила ему сочувственную манифестацию. Местные газеты довольно недвусмысленно высказывали, что «враг союзника собственного врага должен считаться другом» и т. п.
Вечером 15 октября вышел и был прочитан при собрании офицеров и команд известный приказ адмирала:
«СЕГОДНЯ, 15 ОКТЯБРЯ, ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР ОСЧАСТЛИВИЛ НАС НИЖЕСЛЕДУЮЩЕЮ ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕЮ ТЕЛЕГРАММОЙ:
«МЫСЛЕННО, ДУШОЮ С ВАМИ И МОЕЙ ДОРОГОЮ ЭСКАДРОЙ. УВЕРЕН, ЧТО НЕДОРАЗУМЕНИЕ СКОРО КОНЧИТСЯ. ВСЯ РОССИЯ С ВЕРОЮ И КРЕПКОЙ НАДЕЖДОЙ ВЗИРАЕТ НА ВАС.
«НИКОЛАЙ».
Я ОТВЕТИЛ ГОСУДАРЮ:
«ЭСКАДРА ЕДИНОЮ ДУШОЮ У ПРЕСТОЛА ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА».
— ТАК ВЕДЬ, ТОВАРИЩИ? ЧТО ПОВЕЛИТ ЦАРЬ, ТО И СДЕЛАЕМ. УРА!»
Приказ этот вызвал энтузиазм, но — буду откровенен — не единодушный. Некоторые полусмущенные взгляды, выражения лиц, мимоходом оброненные слова как будто говорили, что многие готовы были бы с облегчением встретить весть о вынужденном возвращении, хотя добровольно никто бы не вернулся.
А жаль, что не дошло до разрыва с Англией! — полушутя, полусерьезно заявил лейтенант Б., мой старый знакомый.
Почему так?
Да потому, что тогда, как вышли бы в море, — тут нас сразу же и раскатали бы! А теперь — извольте за тем же делом ехать так далеко!
Вечером 16 октября стало известно, что по поводу «инцидента» будет назначена международная следственная комиссия и с каждого корабля, в качестве свидетеля, должно быть отправлено по одному офицеру для дачи показаний.
17 октября с поездом в 9 ч. утра свидетели уехали.
С «Суворова» был командирован капитан 2-го ранга Е. Признаюсь, это назначение меня удивило. Сколько помнится, с его же слов (да и другие об этом знали), он вышел наверх позже меня, так как в момент первых выстрелов находился в каюте, раздевшись и собираясь лечь спать, вряд ли видел больше меня и вряд ли его показании могли быть особенно ценными. Между тем ведь он в штабе был как бы представителем командующего Флотом Тихого океана, только что прибыл с театра военных действий… хоть сам и не воевал, но стоял, можно сказать, в центре дела.
