По ночам дом стонал трубами, как старик на смертном одре, смотрел с холма мутными глазами-окнами и осыпался выцветшей краской. Девичий виноград оплетал фасад от самой крыши до бетонного фундамента.
На самом деле, пока мама пыталась привести дом в надлежащий вид, нас с Алисой мало волновало все, что творилось внутри стен нашего жилища. Мы проводили свободное время на улице как беспризорники: на речке или в лесу, если мама, занятая хозяйственными делами, не замечала, как мы ускользали через калитку в саду, ведущую прямиком в чащу. Мы разукрашивали маленькие статуи акварельными мелками и наряжали их в мамины шали, разыгрывали спектакли перед равнодушными каменными людьми и наслаждались новой жизнью. Мы боялись, что она закончится, так и не начавшись. Неподалеку от статуй стояли фигурки садовых гномов с отколовшимися носами и руками. Складывалось впечатление, будто мамина сестра оставила весь хлам в саду, так и не решив, что с ним делать. Я нисколько не сомневался: у нас во дворе можно отыскать что угодно, словно одичалый сад располагался в точке пересечения времен и вещи, когда-то принесенные сквозь века, оставались здесь навсегда.
Климат южного города полностью устроил маму. После переезда она больше не жаловалась на шелушение кожи от холода.
Когда мы с Алисой повзрослели, то стали выбираться в центр, исследуя каждую улицу и каждый неприметный поворот. Однажды мы наткнулись на зеленый парк с велосипедными дорожками и живым забором из подстриженных кустов. В нем собирались все мамы города с колясками, становясь настоящим препятствием для велосипедистов. Может быть, ничего в нашей жизни не происходило случайно, и мы оказались в парке по велению судьбы. Невидимые нити тянули нас в городской парк, сплетаясь в гордиев узел.
– У Бога на все есть план, – уверяла нас бабушка, когда мы сидели на кухне в старой квартире. Бабушка умерла еще до нашего переезда, но я хорошо помнил ее пронзительные глаза и холодные руки. – Никогда не знаешь, какая роль тебе отведена. Никогда не знаешь свое предназначение. Наши жизни соприкасаются с другими жизнями, и мы не знаем, какой след оставляем в людях.
В Бога я перестал верить тогда, когда перестал верить в Деда Мороза. Это не мешало мне слушать бабушку с волнительным трепетом. Я всегда пытался понять, в чем состоит мое предназначение. Что я мог дать миру и что мир мог дать мне? Как только я научился писать, я стал придумывать истории, чтобы, соприкасаясь с чужими жизнями через строки, давать надежду.
После смерти бабушки мама заплакала только раз – когда горстка сырой земли из чьей-то ладони упала на крышку гроба. Тогда я и решил, что любому из нас нужна надежда. Я мог сотворить вымышленные миры, в которых не было смерти и горя.
В тот день, когда мы оказались в парке, мама устроила травлю тараканов и выгнала нас на прогулку. С детства мы напоминали сорняки: нас можно было топтать, рвать и прятать в тени, но мы все равно росли с неистовой жаждой жизни, и чем яростнее нас топтали, тем сильнее мы разрастались, отвоевывая себе все больше места в жизни, но не в мамином сердце. Если мы не оправдывали ожиданий, мама прибегала к тому, что умела лучше всего: она игнорировала нас, не замечала, словно мы – набор неудачных генов, а не люди с душой и сердцем.
– Чепуха, – говорила мама, обводя губы карандашом цвета бордо. – Никакой души нет. Ни у меня, ни у вас. – Чуть подумав, она зашла карандашом за контур, чтобы губы казались больше. – Вот вырастете и поймете. Душа не принесет вам денег, только страдания и боль. Так что… – Мама потрепала меня по волосам, не отрывая взгляда от отражения в зеркале. – Мой дорогой мальчик, если считаешь, что у тебя есть душа, избавься от нее как можно скорее, пока не натворил дел.
В подобном тоне она отвечала на мои мечты стать великим писателем.
– Мой дорогой мальчик, – заговаривала она заготовленными фразами. Я беззвучно шевелил губами, мысленно повторяя каждое слово. Мы говорили в унисон, но, если она замечала мои кривляния, я получал подзатыльник. – Все писатели – несчастные бедняки. Либо пьяницы, либо бедняки, понимаешь? А порой и всё сразу. Моя задача – научить тебя здраво смотреть на жизнь. Подумай о чем-нибудь более реальном.
