— А я тебе сто раз говорил: заведи себе психоаналитика, а не вали на мать свои бабские переживания!
— Папа…
— Что — «папа»?! Ты взрослая девочка, понимаю, было бы тебе пятнадцать лет!.. Когда ты научишься выбирать себе знакомых! Что это за предвыборная агитация! Какой-то полицейский звонит всем нашим родственникам и просит передать тебе, что какой-то там неведомый Клод — не бабник! Ты в своем уме? Где ты была вчера?
— Дома.
— А почему не подходила к телефону? Почему они все звонят твоей матери?
— Кто, папа?
— Все! Ее сестра, племянница Аннель, тетя Хлоя, ее первый муж, эта ваша парикмахерша Кристин, твоя подруга Аньес, еще человек сто! Хорошо хоть, у этого типа хватило мозгов не беспокоить моего девяностолетнего отца! Все тебя потеряли! Все в ужасе!
Я бы тоже пришла в ужас, если бы папа сказал мне это вчера. Но сейчас почему-то я едва сдерживала смех, хотя прекрасно понимала состояние своих родственников и знакомых.
— Неужели тебе не жаль собственную мать! Из-за тебя она вторую ночь не спит! Я звоню на твой мобильный, а там опять этот сержант!
— Папа, пожалуйста, успокойся. Это недоразумение.
— Хорошенькое недоразумение! Изволь после работы быть здесь и объясниться с матерью!
— Я не смогу, папа.
— Как это — «не смогу»?! Что ты себе позволяешь?!
— Папа, я дома. Я лежу в постели.
— Девочка моя! Что они с тобой сделали?
— Папа, никто со мной ничего не сделал. Просто у меня случился приступ остеохондроза. Я не могла подойти к телефону.
— Я сейчас приеду! Отменю консультацию и приеду!
— Папа, это совершенно не обязательно. Не нужно ничего отменять. Я в порядке!
— Но ведь ты же там одна! Почему тебя не увезла «скорая»?
— Потому что ее никто не вызывал. Жан-Поль сделал мне пару уколов обезболивающего.
— Хоть на это он способен. — Папа вздохнул. — Ты что-нибудь ела?
— Да, не волнуйся. Со мной сейчас мадам Сифиз, а потом придет Марта.
— А Жан-Поль? Где Жан-Поль? Где его носит?
— Папа, он в институте. Все под контролем!
— Так что мне сказать маме?
— Лучше не говори ей, что я лежу. Ладно? Просто скажи, мол, простудилась. И не нужно ко мне приезжать. Альми пришлет медсестру, а еды у меня полный холодильник. Как поправлюсь, сама заскочу к вам.
— Что мне с тобой делать? — Папа покряхтел в трубку. — Хорошо, а как я объясню маме эти звонки? Кто такие эти люди?
— Видишь ли, я потеряла свою записную книжку, а сержант Грийо ее нашел и начал звонить всем подряд.
— Допустим. Но почему он говорил не о том, что хочет вернуть тебе книжку, а о каком-то Клоде?
— Папа, ты же велел мне впредь обсуждать бабские переживания с психоаналитиком.
— Это ты матери не говори. А мне сказать можешь. И должна! Я твой отец, я должен знать, я имею право! Кто он?
— Мужчина.
— Это и так понятно. Он женат?
— Не знаю. Скорее всего нет. — Я вспомнила слова мадам Грийо: «Он в поиске».
— Как это не знаешь? А кем работает?
— Не знаю. — После беседы с Жаклин я начала сомневаться в том, что Клод полицейский. — Правда, папа, не знаю.
— Не хочешь говорить, так и скажи, — обиделся отец. — Но я же должен как-то объяснить все маме!
— Честное слово, папа, не знаю. — Наверняка я знала только то, что, по словам его родного брата, Клод — «не бабник». Но не произносить же это вслух? — Между прочим, он очень понравился Жан-Полю! — За эту мысль я ухватилась, как за соломинку. — Очень, папа!
— Ладно, я все равно ничего не понял, поправляйся! Мама проснулась, — прошептал он и уже громко добавил: — Позвонишь сама, когда восстановится голос! — Находчивость всегда была отличительной чертой моего родителя.
Глава 33, в которой Марта придвинула кресло поближе к кровати
— Я и не предполагала, что мадам Сифиз — твоя ревностная поклонница!
— Почему? — Марта придвинула кресло поближе к кровати.
— Мне казалось, твои книги для более интеллектуальных читателей. Надо иметь кое-что в голове, чтобы понять твои аллюзии, подтекст, иронию.
— Естественно, потому я и пишу для женщин. Ты не против, если я уберу это? — Она показала на рассыпанное по постели содержимое моей сумки.
— Убери, конечно, если тебе нетрудно. И не прикидывайся феминисткой, ты же прекрасно поняла, что я имею в виду.
