В тот же вечер у Степана вновь резко повысилась температура.
— Товарищ майор, я не могу! Я ненавижу кровь, стоны… Я знаю: причиняя страдания людям, вы спасаете их от смерти. Я бы тоже хотел бороться за жизнь, но как-то не так. Вот вы рассказывали, что рак лечат лучами радия. А другие болезни? Нельзя ли найти такие способы, чтобы всегда исцелять без боли?
— Я понимаю тебя, Степа! — Задумчиво поглаживая седеющий ежик волос, Кривцов подошел к койке Степана и взял его за руку. — Девизом нашей медицины всегда было: меньше боли! Гениальный русский хирург Пирогов еще в средине прошлого столетия впервые в мире применил наркоз. Советские ученые ввели местное обезболивание. Используя эти методы, мы во много раз уменьшаем страдания больных. Но этим не исчерпываются наши задачи. Ты прав, Степа: нужно искать иные, новые пути. И мы ищем… Вот тебе, например, мы первым долгом ввели пенициллин. Этим ты был спасен от ампутации руки, а может быть, и от смерти… А ты знаешь, что такое пенициллин?
— Профессор Браун говорил мне что-то об этом лекарстве, но я не стал слушать.
— Напрасно! Правда, западные ученые стараются приписать честь открытия пенициллина Флемингу, но лечебные свойства зеленой плесени были открыты русскими врачами Манассеиным и Полотебновым еще в прошлом столетии. Сущность открытия такова: микроскопические грибки вида пенициллиум в борьбе за существование выделяют особые яды, при помощи которых уничтожают многих страшных для человека микробов…
— Простите, товарищ майор, — прервал его Степан. — Разве борьба за существование действительно есть?
— Конечно, есть!
— А «гомо гомини…»?
— Эту пословицу надо переделать так: «капиталист капиталисту — волк!» — Кривцов засмеялся. — Но это же не люди, это империалисты, они живут по законам джунглей! А среди человеческого общества борьбы за существование — такой, как утверждают фашиствующие биологи, — нет! Разве мать вырывает пищу изо рта своего ребенка? Разве ты, например, испытываешь желание убить кого-либо за то, что он дышит вместе с тобой одним воздухом, пьет из одного источника, ест плоды, взращенные на одной и той же земле?! Конечно, нет! Человеческое общество имеет свои особые законы. А борьба за существование между различными видами в животном и растительном мире действительно идет.
Степан задумался:
— Товарищ майор, — сказал он после длинной паузы. — Значит, можно натравить одних микробов, на других? Но это же как раз то, о чем мечтал профессор Браун!
— За много лет до Брауна об этом мечтал наш великий ученый Илья Ильич Мечников. И не только он. Манассеин и Полотебнов, Ценковский и Гамалея и многие другие уже немало сделали для того, чтобы осуществить эту мечту… А Браун… майор вздохнул. — Что ж, не хотелось мне тебя огорчать, но придется. Браун придерживался ошибочных взглядов. Скажи, можно ли создать микробов по рецепту?
— Можно!
— Нельзя!
— Нет, можно! — разгорячился Степан. — Я сам видел формулу живой молекулы. На том листке из рукописи профессора Брауна…
— Живой молекулы?! Гм… Значит, берем железа шесть граммов, серы — десять, воды — два литра, затем калия, магния, хлора и так далее по одному миллиграмму, — смешиваем все в колбе, взбалтываем, и — пожалте: вот она, живая молекула! Мило, мило, нечего сказать.
Степан обиделся.
— Зачем это — «смешиваем», «взбалтываем»? Может быть, и нагревать придется, и рентгеновскими лучами просвечивать, и сильным магнитом намагничивать… Вот вы сказали: железо, сера, калий, — но все это есть в живом организме. Значит…
Кривцов улыбнулся:
— Ах, Степа, Степа! Как много еще надо тебе узнать и изучить! Эти вопросы решаются не так легко, как ты думаешь. Мы поговорим обо всем этом через несколько лет, когда ты поступишь в институт. Идет?… А сейчас, Степа, — майор посмотрел на часы, — пора приниматься за уроки. Время не ждет!
