Но все это были нереальные, неосуществимые планы.
Оставался последний — страшный, разработанный до мельчайших деталей… Его можно было применить только в том случае, когда другого выхода не найдется.
— Макс Максович! Что произойдет, если в главном коридоре разбить ампулу с вирусом «Д»?
У профессора перехватило дыхание. Так вот что задувал этот мальчишка: уничтожить подземный город, уничтожить себя, и ценой собственной жизни спасти многих людей. Вот и настал час, когда выбора нет, когда говорит голос совести.
И если бы профессор был уверен, что ни один фашист не уцелеет в подземном городе и навсегда исчезнет страшная тайна вируса «Д», он, не теряя времени, сделал бы то, что задумал Степан. Но мальчик многого не знал.
Профессор заговорил взволнованно и огорченно:
— Не стоит! Это ничего не даст. В главном коридоре повсюду герметические заслонки. Едва контрольные приборы покажут бактериологическую опасность, многотонные стальные щиты автоматически опустятся, в коридоре будет разбрызгано дезинфицирующее вещество… и мы убьем только самих себя… Подожди немного — может быть, удастся выдумать что-либо получше… Да и вирус «Д» не станут использовать, прежде чем не будет найдено противоядие против него, а я постараюсь сделать все возможное, чтобы оно никогда не было найдено.
Степан ничего не ответил, посмотрев на профессора внимательно и строго. Профессору же показалось, что Степан не верит ему, подозревая в трусости. Краснея и запинаясь, оттого что приходится оправдываться, Макс Браун сказал:
— Верь мне, Стефан, я говорю правду… Даю тебе честное слово ученого! — Он преодолел смущение и уже раздраженно крикнул: — И я это сделаю не потому, что ты по детской глупости можешь натворить непоправимых бед! Просто я ненавижу нацистов и сделаю это во имя любви ко всему человечеству!
Профессор рывком открыл ящик стола и выхватил оттуда стопку бумаг:
— Смотри! Вот он, мой труд, который сделает бессмысленной и глупой всякую попытку начать бактериологическую войну! Еще немного, еще несколько месяцев работы — и я создам универсальный антивирус! Это значит, что будет найдено средство против многих и многих болезней! Что тогда вирус «Д»? Что тогда бактериологическая война? Миф! Вздор!
Прижав к груди листы рукописи, Макс Браун протянул вперед правую руку — страшный, взъерошенный, с блестящими глазами.
— Ты думаешь, что я сошел с ума? — кричал профессор. Нет! Я не стал бы работать над вирусом «Д», если бы не работал одновременно над антивирусом! И если бы я еще год тому назад не нащупал правильный путь, тебя не было бы сейчас в живых! Мне сказали, что ты будешь жить только при том условии, если я буду работать над вирусом «Д»! Ха-ха-ха! Дурачье, они и не знают, что вирус «Д» мне нужен лишь для создания антивируса!
Профессор вдруг пошатнулся и, рассыпая листы рукописи, тяжело рухнул на пол. Перепуганный Степан бросился к нему.
Глава IV
«Гомо гомини люпус эст!»
Профессор пришел в себя, попытался поднять голову, но это было так трудно, что перед глазами поплыли круги. Все тело болело, во рту пересохло, на душе было тяжело.
Постепенно восстанавливалась память, хотя припоминалось не все, а какие-то обрывки видений, разрозненные слова. Затем события связались в звенья, удалось проследить весь минувший день, но неприятный осадок не исчез, а, наоборот, усилился. Профессор сам не понимал, как мог потерять над собой контроль и проговориться о своей работе над антивирусом.
С трудом приподнявшись на локте, он поискал глазами Степана. Степан дремал, склонившись головой на письменный стол. Услышав звон пружин, он вскочил и подбежал к профессору:
— Макс Максович, вам лучше?
Старик, глубоко растроганный взволнованным тоном Степана, тихо ответил:
— Лучше, мой мальчик. Мне уже совсем хорошо.
Степан помог ему подняться, поставил кофейник на спиртовку и заговорщицки прошептал:
— Пока вы спали, я оборудовал тайник для рукописи. Смотрите, вот здесь, внизу. Сюда же будете прятать и все материалы для антивируса, а то, не ровен час, заскочит Валленброт или Руффке — и все пропало!
Открыть тайник в столе ни для кого не составило бы труда, но Степан так восхищался своей работой и так неумело и неловко пытался рассеять грустные мысли старика и угодить ему, что Макс Браун серьезно одобрил конструкцию тайника. Это обрадовало мальчика.
