Зрители не аплодировали. В эти минуты они все мысленно были с танцующими, наслаждаясь пронзительными и в то же время печальными звуками волынки. В движениях шотландских танцоров была какая-то особая мужественная красота. Кто-то принес два мяча, и один из юношей, одногодок Крейга, исполнил танец с мячами. Это был такой синтез грации и силы, что Макларен громко вздохнул.
— И это тоже исчезнет. Последние следы древней культуры. Может быть, в последний раз нам довелось увидеть военные танцы шотландских стрелков.
— Какого черта? — прервал его тираду Джон. — Чего ради они танцуют?
— Потому что это искусство, — терпеливо объяснил ему сержант. — Конечно, им самим это слово может не нравиться, но именно так обстоит дело. Искусство с большой буквы. Это часть их жизни. Каждый мужчина здесь отличный танцор, — он еще раз посмотрел на одинокую танцующую фигуру. — У них был бой под Катаньей. Они победили, но не выставляют свою радость напоказ, так им лучше.
Звуки волынки прекратились, и танцор отдал мячи. Вот теперь раздался шквал аплодисментов. На площадке появился очередной танцор, но волынщик отрицательно покачал головой и отхлебнул из бутылки с вином. Макларен потащил Крейга за собой.
— Пошли со мной. Я еще раз покажу отголоски умирающей культуры.
Он подошел к волынщику и о чем-то переговорил с ним на языке шотландских кельтов. Тот ухмыльнулся, кивнул ему в знак согласия, и Макларен запел. Высоким голосом он стал выводить сложную, запутанную мелодию с почти неразличимым ритмом. Его голос подражал то скрипке, то волынке, и в то же время казалось, что певец почти не дышал. На площадку вышел молодой солдат и начал танцевать, суета среди зрителей прекратилась, и они сосредоточили все свое внимание на этом дуэте. Позднее, будучи уже зрелым мужчиной, Крейг понял, что оказался свидетелем удивительной сцены: старинные танцы кельтов посреди руин древней цивилизации, да еще в военное время. Но тогда все это ему так понравилось, что защемило сердце, а когда песня прекратилась, он уже с трудом сдерживал рыдания.
— Виски пополам с ностальгией, — сказал подошедший Макларен. — Ничто так легко не заставляет нас плакать, как эта гремучая смесь.
Крейг кивнул ему в знак согласия, правда, в то время ему еще не было известно, что такое ностальгия.
— Как будто я оказался в родительском доме. Отец иногда брал меня на рыбалку, — наконец смог выдавить он. — Среди рыбаков один старик любил петь старинные песни. От них на душе становилось теплее.
— Тебе надо украсить эту историю еще кое-какими подробностями и почаще вспоминать о ней. Джентльмены не чужды сентиментальности и любят истории о честной и достойной бедности, — посоветовал сержант, но Крейг не слушал его.
— А когда мне стукнуло одиннадцать, мать сбежала с молодым матросом, стюардом с «Кингс Лайн». Мой старик сиганул головой вниз с моста, а я оказался в этом дурдоме, который они называли приютом. Там уже было не до рыбной ловли, зато меня там научили драться.
Тут он оставил Макларена и отправился к своей вдовушке…
Он вышел из галереи и купил газету. Заметка на последней странице сообщала о загадочном убийстве в Женеве человека по имени Олтерн. Крейг хорошо знал, кто скрывался под этим именем. Раттер тоже был с ним тогда в лагере на Сицилии. Джон от всей души желал ему успеха, но все-таки они его нашли. На какое-то время он замешкался на ступеньках парадного входа, вспоминая молодого и полного сил Раттера, его отчаянную отвагу во время боевых операций, — ведь тому всегда хотелось доказать всему миру, что несмотря на маленький рост ему по силам любое задание. Взрыв на катере и ночная погоня в оливковой роще теперь казались Крейгу ночным кошмаром.
Он вспомнил, как Раттер сцепился в смертельной схватке с белокурым немцем громадного роста. Тот всегда выбирал именно таких, словно желал доказать, что для него они не так уж и велики… Он оставил хорошо оплачиваемую, спокойную работу ради службы в «Роуз Лайн». Раттер знал, что его ждет, и прекрасно сознавал опасность, сопряженную с его новой работой. Вот бы сейчас перекинуться парой слов с Маклареном, поинтересоваться, чем он занимался после войны.
