Весь вечер лил дождь. Потоки мутной воды текли мимо дверей подвала, заливая кухню и кладовые. Нам пришлось поторопиться с ужином, потому что мистер Пей и Чарльз собрались выносить мешки. Я стояла рядом с миссис Стайлз на черной лестнице у окна и смотрела на струи дождя и на вспышки молний.
Миссис Стайлз зябко повела плечами и сказала задумчиво:
— Плохо тем, кто сейчас в море!
Я раньше, чем обычно, поднялась в комнаты Мод и села, не зажигая света, так что когда она вошла, то поначалу меня не заметила — встала посреди гостиной и закрыла руками лицо. А когда, при очередной вспышке молнии, увидела меня, вздрогнула от неожиданности.
— Это вы? — спросила.
Глаза ее казались огромными. Она провела вечер в компании дядюшки и Джентльмена. «Ну сейчас она мне все расскажет», — подумала я. Но она только посмотрела на меня испуганно, потом грянул гром — и она убежала в спальню. Я пошла за ней следом. И пока я ее раздевала, она стояла безвольно, как в объятиях Джентльмена, только руку со следами поцелуя держала на отлете — берегла. Легла в постель и тихо лежала, лишь время от времени спрашивала:
— Вы слышите, как поливает? — И чуть погодя: — Кажется, гроза уходит…
Я представила себе подвал, залитый водой. Подумала о моряках в бескрайнем море. Подумала о Боро. Под дождем кровли лондонских домов громыхают. Я представила себе, как миссис Саксби лежит в постели, прислушиваясь к шуму дождя, и думает обо мне.
«Три тысячи фунтов! — сказала она. — Ох ты мать честная!»
Мод оторвала голову от подушки, видно, собиралась с духом. Я закрыла глаза. «Ну вот, сейчас начнет», — подумала я.
Но она так ничего и не сказала.
Когда я проснулась, дождь перестал и в доме было тихо. Мод лежала бледная как молоко: принесли завтрак, но она не притронулась к еде. Говорила спокойно, причем обо всяких пустяках. Так влюбленные себя не ведут. Впрочем, я надеялась, что вскоре она не выдержит и заговорит о своем возлюбленном. Наверное, ее переполняют чувства.
Она смотрела, как Джентльмен прохаживается под окнами и курит, но так и раньше бывало, а позже, когда он направился к мистеру Лилли, заявила, что пойдет на прогулку — одна, без него. Солнце почти не проглядывало, небо снова заволокло тучами, и земля была в свинцовых лужицах. Воздух был так пронзительно чист и свеж, что у меня голова закружилась. Но мы, как прежде, направились к леднику, потом — к часовне с могилами. Она присела у материнской могилы. Серое надгробие намокло и потемнело от воды. Траву вокруг прибило дождем. Рядом с нами без страха похаживали большие черные птицы — клевали червяков, наверное. Я стала за ними наблюдать. И видимо, тяжко вздохнула, потому что Мод, все еще хмурясь, посмотрела на меня и спросила участливо:
— Вам грустно, Сью?
Я покачала головой.
— Не отпирайтесь, — настаивала она. — Я во всем виновата. Я водила вас сюда, в это тоскливое место, и думала лишь о себе. Но вы знаете, каково это — узнать материнскую любовь и потом ее потерять.
Я отвернулась.
— Ничего. Это не важно.
Она сказала:
— Какая вы сильная…
Я вспомнила о своей матери, умершей на эшафоте, и вдруг мне захотелось — никогда мне этого не хотелось, — чтобы она была обычной женщиной и чтобы умерла, как обычно умирают.
Словно подслушав мои мысли, Мод вдруг тихо сказала:
— А как — ничего, что я спрашиваю? — как умерла ваша мать?
Я сразу и не нашлась. Потом сказала, что она проглотила булавку и задохнулась.
Я правда знала одну женщину, которая умерла таким образом. Мод, услышав мой ответ, охнула. Потом глянула на материнскую могилу.
— А представьте себе, — тихо произнесла она, — что бы вы чувствовали, если бы сами дали ей эту булавку?
Странный вопрос, но, разумеется, я к тому времени привыкла к ее странной манере вести беседу. Я ответила, что очень бы мучилась.
— Правда? — оживилась она. — Видите ли, я не просто так поинтересовалась. Потому что я самим своим рождением убила маму. Я так же виновата в ее смерти, как если бы зарезала ее собственной рукой!
