— Привиделось, Агнес?
Она положила голову мне на грудь и затряслась. Я отвела прядь волос от ее лица и прижимала ее к себе, пока она не затихла.
— Ну вот, — сказала я. — Теперь вы сможете заснуть? Дайте-ка я подоткну вам одеяло вот так.
Я попыталась ее уложить, но она только сильнее вцепилась в меня.
— Не уходите, Агнес! — сказала она вновь.
— Меня зовут Сью, мисс, — поправила я. — У Агнес скарлатина, и ее отправили в Корк. Вспомните! А теперь вам надо лечь, иначе вы простудитесь и тоже заболеете.
Тогда она посмотрела на меня, и глаза ее, по-прежнему черные, казалось, чуть потеплели.
— Не уходите, Сью! — прошептала она. — Мне страшно.
Она дышала как младенец, и руки у нее были теплые. Лицо гладкое, как слоновая кость или алебастр. Еще пара-тройка недель — и, если наш план удастся, она будет лежать на другой кровати, в сумасшедшем доме. Кто ее тогда пожалеет?
И я отстранилась от нее, но только на миг, а потом перелезла через нее и легла рядом под одеяло. Обняла ее одной рукой, и она прижалась ко мне. Что мне оставалось делать? Я сильнее прижала ее к себе. Она была такая нежная. Не как миссис Саксби. Совсем не как миссис Саксби. Скорее как ребенок. Она все еще дрожала, а когда ее ресницы коснулись моего лица, мне стало щекотно, как будто перышком провели. Потом дрожь прекратилась, и она заснула.
— Хорошая девочка, — сказала я очень тихо, чтобы не разбудить ее.
На следующее утро я проснулась за минуту до нее. Она открыла глаза, увидела меня, смутилась, но попыталась это скрыть.
— Я просыпалась ночью? — спросила она, не глядя мне в глаза. — Я говорила глупости? Говорят, я во сне иногда несу всякую чушь — другие храпят, а я вот… — Она покраснела и улыбнулась. — Но как хорошо, что вы пришли и посидели со мной!
Я не стала рассказывать ей про кринолин. В восемь часов она отправилась к дядюшке, а в час я пошла забирать ее — на этот раз помня об указующем персте. Потом мы погуляли по парку, побывали у могил и у реки, потом она занималась рукоделием, потом дремала, потом ее позвали ужинать, а я просидела у миссис Стайлз до половины десятого, когда пришла пора возвращаться и укладывать ее в постель. И снова было все как в первый вечер.
Она сказала:
— Доброй ночи! — и положила голову на подушку, а я в своей комнате стояла и прислушивалась, когда же щелкнет, открываясь, шкатулка, а потом, подкравшись к двери, смотрела, как она достает портрет, целует его и кладет обратно.
Но не прошло и двух минут после того, как я задула свечу, и из-за двери послышалось:
— Сью!
Она сказала, что не может заснуть. Что ей холодно. Попросила обнять, как вчера, и крепко держать, а то она снова чего-нибудь испугается во сне и проснется.
То же она говорила и на третий день, и на четвертый — и так каждую ночь.
— Вы не против? — спрашивала она.
Агнес никогда не была против, уверяла она меня.
— А вы разве никогда не спали вместе с леди Алисой, когда жили в Мейфэре?
Что я ей на это могла ответить? «Наверное, — думала я, — это естественно, чтобы хозяйка и служанка спали в одной постели, как простые девчонки».
С Мод это и впрямь получалось естественно. Больше она не кричала во сне. Мы спали рядом, как сестры. Да, совсем как сестры. Мне всегда хотелось, чтобы у меня была сестра.
И тут появился Джентльмен.
Он прибыл, наверное, недели через две после меня. Подумать только, всего две недели! — а время в «Терновнике» текло неторопливо, дни, похожие друг на друга как две капли воды, были такие размеренные и долгие, что один день там вполне мог считаться за два.
Однако я не скоро изучила особенности и привычки обитателей дома: понадобилось некоторое время, чтобы привыкнуть к обществу других слуг, а им — привыкнуть ко мне. Поначалу я никак не могла взять в толк, почему я им не нравлюсь. Я обычно спускалась в кухню и здоровалась со всеми, кто там был. Например: «Добрый день, Маргарет. Привет, Чарльз!» (Это мальчик-слуга.) «Как поживаете, миссис Кекс?» (Это наша кухарка, я не шучу, ее на самом деле так звали, и никто и не думал над этим смеяться.) И Чарльз, бывало, глянет на меня испуганно, а миссис Кекс пробурчит в ответ: «Очень хорошо поживаю, благодарю вас».
