Тогда она сама начинала рассказывать ему истории о женщинах и мужчинах, то смешные и зазорные, то звероподобные и страшные. Он слушал её со стыдом, но не мог скрыть интереса к этим диким рассказам и порою сам начинал расспрашивать её.
— Ага, — торжествуя и обижаясь, восклицала Марфа, — меня, небойсь, выспрашиваешь, а сам — молчишь, когда я прошу!
— Нехорошо это, Марфа!
— Делать — хорошо, а говорить — нехорошо?
— И откуда бы тебе, молодой женщине, знать эти дела? — удивлялся он. — Выдумываешь, наверно, и привираешь ты…
Горячась, она подтверждала свои грязные сказки новыми:
— Слобода у нас богатая, люди — сытые, рослые, девушки, парни красивые всё, а родители — не строги; по нашей вере любовь — не грешна, мы ведь не ваши, не церковные! И вот, скажу я тебе, в большой семье Моряновых поженили сына Карпа, последыш он был, недоросток и щуплый такой…
Через минуту Кожемякин, конфузливо смеясь, уговаривал её:
— Перестань, ты, лошадь.
А иногда, устав от неё, мучимый этими рассказами, он говорил:
— Ежели ты затеяла всё это со мной из любопытства, чтобы про такие дела выспрашивать, так любопытство твоё скверное и распутное…
— Ну, уж какой святоша, — отзывалась она, надувая губы и отвёртываясь от него.
Предупреждение Никона встряхнуло в душе Кожемякина все его подозрения и отрицательные чувства к Марфе и Посулову: мясник всё чаще занимал у него деньги и всё упорнее избегал встреч с ним у себя дома. А в гостях или в трактире он как-то незаметно подкрадывался к Матвею Савельеву и вдруг — сзади или сбоку — говорил:
— Здорово! Как живёшь?
Пальцы у него шевелятся, трутся друг о друга, а красное лицо морщится, и раньше не видные глазки теперь смотрят прямо в лицо.
— Марфа говорила — был ты третьего дня?
— Был, как же…
— То-то! Ну-ка, дай-ка ты мне красненькую до субботы, до вечера…
С некоторой поры почти каждое посещение жены он оплачивал мужу.
«Неужто — знает он?» — думал Кожемякин, но тотчас же отталкивал эту мысль, стыдясь её.
«Надо мне расспросить её, она — скажет, если умненько», — решил он после слов Никона.
Жизнь его шла суетно и бойко, люди всё теснее окружали, и он стал замечать, что руки их направлены к его карманам. То один, то другой из деловых людей города тайно друг от друга предлагали ему вступить с ними в компанию, обещая золотые барыши, и всё чаще являлся крепенький Сухобаев, садился против хозяина и, спрятав глазки, убедительно говорил:
— В мыслях ваших самое главное то, что вы соизволили сказать о сословии. Совершенно правильно, что надо нам укрепиться, опираясь друг на друга. Однако — сначала — по единому…
И облизывал губы.
Платье на нём добротное и пригнано к телу так, точно он облит им. Узнав, что Кожемякин хочет закрыть свой завод, он даже испугался, вскочил и замахал руками.
— Помилуйте! — жалобно говорил он. — Это против всех ваших слов! Как же-с? Фирма — это даже очень важно, и вдруг — нет ничего! Что же это: сами говорите — надобно распространяться по земле, и своей же волей уничтожаетесь?
Он подвинул стул вплоть к хозяину, касаясь его колен своими, взглянул в лицо его горячим взглядом и предложил тихо:
— Желаете продать? Сухобаев, преемник Кожемякина, — желаете? Цена-с? В два слова!
Кожемякину понравилась живая игра его лица, решительный взгляд, а больше всего упоминание о фирме.
— Надо подумать, — сказал он дружелюбно. — Надоели мне рабочие эти, возня и всё…
— Понимаю-с! — воскликнул Сухобаев. — Другие мысли посетили, руководящие мысли, которые больше дела, это я понимаю-с! Но думать, что же — думать? Вот вам — Сухобаев, преемник Кожемякина — готов-с!
Не сходя с места, он убедил кончить дело, вручил задаток, взял расписку и встал, обещая:
— Насчёт беспокойства — не сомневайтесь, огражу! Покой ваш — вещь для меня значительная, как я, будучи поклонник ваших мыслей, обязан способствовать, чтобы росли без помехи-с!
Кожемякин был польщён его словами и доволен продажей завода без дома, на что он не рассчитывал и о чём не думал даже.
В другой раз Сухобаев, встретясь на улице, спросил Кожемякина:
— Вы, слышал, с Никоном Маклаковым сошлись — верно? Так-с. Тогда позвольте предупредить: Никон Павлович в моём мнении — самый честнейший человек нашего города, но — не играйте с ним в карты, потому — шулер-с! Во всех делах — полная чистота, а в этом — мошенник! Извините, что говорю не спрошен, но как я вообще и во всём хочу быть вам полезен…
