Вот уж два месяца, как они подыскивали себе квартиру. Сначала они хотели снять комнату в большом доме на улице Гут-д’Ор. Но там все было занято, и им пришлось отказаться от своей давнишней мечты. Сказать по правде, Жервеза в душе не очень об этом жалела: ее пугало близкое соседство с Лорийе. И они продолжали поиски. Купо весьма разумно считал, что им надо поселиться поближе к прачечной г-жи Фоконье, чтобы Жервеза в любое время могла забежать домой. В конце концов им повезло: они нашли квартирку с кухней, всего две комнаты — большая и маленькая, на Новой улице, в квартале Гут-д’Ор, почти напротив прачечной. Она помещалась в двухэтажном домике с очень крутой лестницей; там было только две квартиры, одна налево, другая направо; весь низ занимал каретный мастер, сдававший экипажи напрокат, и на большом дворе, тянувшемся вдоль улицы, стояли сараи, забитые упряжью и повозками. Жервеза была в восторге, ей казалось, что она снова попала в провинцию: никаких соседок, не надо бояться сплетен, тихий, мирный уголок, похожий на улочку в Плассане за крепостным валом; и, для полноты счастья, она могла видеть из прачечной окно своей квартиры, даже не отрываясь от утюга — стоило лишь слегка вытянуть шею.
Переезд состоялся в начале апреля. К этому времени Жервеза была уже на девятом месяце беременности. Но она бодрилась, вела себя молодцом и говорила, смеясь, что ребенок помогает ей работать: она чувствует, как его ручонки толкают ее, и это прибавляет ей сил. А когда Купо уговаривал ее полежать и отдохнуть, она чуть не набрасывалась на него. Еще чего! Она ляжет, когда у нее начнутся схватки — не раньше! До того ли теперь: ведь скоро прибавится лишний рот — надо работать, не разгибая спины. И она сама вымыла всю квартиру, а потом помогла мужу расставить мебель. К мебели она относилась с благоговением, вытирала ее с материнской заботливостью, и при виде каждой царапины сердце у нее обливалось кровью. Если, подметая комнату, она случайно задевала какую-нибудь вещь, она вздрагивала, будто ударила самое себя. Особенно Жервезе был дорог комод; он казался ей таким красивым, таким солидным, надежным. И она лелеяла мечту, в которой не смела никому признаться: ей хотелось купить большие часы и поставить их на комод, прямо посредине мраморной доски, — вот было бы красиво! Если б она не ждала младенца, она, возможно, и решилась бы их приобрести. Но теперь она с тяжелым вздохом отложила покупку на будущее.
Купо были очарованы своей новой квартирой. Кровать Этьена поставили в маленькой комнате, где могла поместиться и вторая детская кроватка. Кухонька была величиной с пятачок и совсем темная, но если не закрывать двери, то и в ней света хватало; да ведь Жервеза не собиралась устраивать званые обеды на тридцать персон, а ее семья там вполне умещалась. Зато большая комната была их гордостью. Утром они сразу задергивали над кроватью белый коленкоровый полог, и спальня превращалась в столовую: посредине стоял круглый стол, а по бокам шкаф и комод. В камине выгорало на пятнадцать су каменного угля в день, поэтому они его забили, а перед ним на мраморной доске поставили маленькую чугунную печурку; в самые сильные холода она съедала угля всего на семь су. Затем Купо как мог украсил стены и обещал добавить кое-что в будущем. За неимением зеркала он повесил большую гравюру; на ней какой-то маршал Франции, потрясая жезлом, гарцевал на коне между пушкой и горкой ядер. Над комодом по правую и левую сторону от старой фарфоровой позолоченной кропильницы, в которой теперь держали спички, Купо разместил семейные фотографии, а на шкафу поставил два гипсовых бюста — Паскаля и Беранже, один с серьезным, другой с улыбающимся лицом, — и казалось, что оба они прислушиваются к тиканью висевших между ними часов с кукушкой. Право же, это была чудесная комната!
— Угадайте, сколько мы платим за квартиру? — спрашивала Жервеза каждого, кто заходил к ним.
И когда посетитель оценивал квартиру дороже, чем она стоила. Жервеза, торжествуя, что они так хорошо и дешево устроились, радостно кричала:
