— Глянь-ка! Вот и новобрачная! — закричал один из мальчишек, указывая на г-жу Годрон. — Вот беда! Она проглотила арбуз!
Вся компания прыснула со смеху. Биби Свиной Хрящ обернулся и сказал, что малыш ловко загнул. Г-жа Годрон смеялась громче всех, гордо неся свой живот; это ее ничуть не позорило, напротив — немало дам с завистью косились на нее, они бы не прочь быть такими, как она.
Они вышли на улицу Клери. Потом свернули на улицу Майль. На площади Победы они задержались. У новобрачной на левом ботинке развязался шнурок, и пока она завязывала его возле памятника Людовику XIV, вся компания столпилась у нее за спиной, отпуская шуточки и уверяя, будто она нарочно показывает свои икры. Наконец, пройдя улицу Круа-де-Пти-Шан, они вышли к Лувру.
Господин Мадинье вежливо попросил разрешения стать во главе процессии. Музей очень велик, в нем легко заблудиться, а он хорошо его знает и может показать лучшие места, ведь он часто бывал здесь с одним художником, очень ученым юношей, которому крупная картонажная фабрика заказывала эскизы для коробок. Когда свадебный кортеж вошел в ассирийский отдел, у всех по спине пробежала дрожь. Однако здесь не жарко! В этом зале все равно что в погребе. Они медленно шествовали пара за парой, задрав головы и тараща глаза, мимо каменных гигантов, мимо немых богов из черного мрамора, застывших в торжественной неподвижности, мимо странных чудовищ, полукошек-полуженщин, с мертвенными лицами, заострившимися носами и вспухшими губами. Право же, все эти статуи очень безобразны. В наши дни куда лучше обрабатывают камень. Финикийская надпись их совсем ошеломила: нельзя поверить, чтобы кто-нибудь мог прочесть такие каракули. Но Мадинье уже вышел с г-жой Лорийе на площадку и закричал под гулкими сводами:
— Идите скорей. Все это чепуха… Смотреть надо на втором этаже.
Строгая простота лестницы подействовала на них подавляюще. А при виде величественного швейцара в красном жилете и расшитой золотом ливрее, как будто ожидавшего компанию на площадке, они оробели еще больше. Во Французскую галерею все вошли с почтением, осторожно ступая на цыпочках.
Они шли, не останавливаясь, через длинную анфиладу небольших зал и, ослепленные золотом рам, смотрели на мелькающие перед ними вереницы картин, не успевая их разглядеть. Перед каждой надо было бы простоять целый час, чтобы понять, в чем там дело. Бог мой, какая куча картин! Им и конца не видать! А сколько на них убито деньжищ! Г-н Мадинье вдруг остановился перед «Плотом Медузы» и объяснил сюжет картины. Все застыли молча, пораженные. Когда они двинулись дальше, Бош выразил общее мнение одним словом: шикарно!
В галерее Аполлона компанию особенно восхитил паркет, гладкий, блестевший, как зеркало, так что в нем отражались ножки диванов. Мадемуазель Реманжу зажмурила глаза — ей казалось, что она идет по воде. Все кричали г-же Годрон, чтобы она помнила о своем положении и крепче ставила ногу. Мадинье обратил их внимание на роспись и позолоту потолка, и хоть они чуть не свернули себе шеи, но так ничего и не разобрали. Перед тем как провести общество в Квадратный зал, Мадинье указал рукой на окно и заявил:
— Вот балкон, с которого Карл Девятый стрелял в народ.
Мадинье все время следил, чтобы никто не отставал. Он жестом остановил шествие посреди Квадратного зала.
— Здесь собраны только самые знаменитые картины, — проговорил он вполголоса, словно в церкви.
Все обошли зал кругом. Жервеза спросила, что нарисовано на картине «Брак в Кане Гилилейской»; как глупо, что под картинами нет никаких объяснений. Купо остановился перед Джокондой и нашел, что она похожа на одну из его теток. Бош и Биби Свиной Хрящ искоса поглядывали на голых женщин и хихикали, подталкивая друг друга локтем, — особенно поразили их бедра Антиопы. А в хвосте шествия застыли супруги Годрон: муж разинул рот, жена сложила руки на животе, и оба, растроганные, уставились на Мадонну Мурильо.
Когда все обошли Квадратный зал, Мадинье решил, что его следует осмотреть еще раз, — он, право, того стоит. Мадинье был очень внимателен к г-же Лорийе, из-за ее шелкового платья, и всякий раз, как она задавала вопрос, отвечал очень веско, с большим апломбом. Она заинтересовалась возлюбленной Тициана, находя, что желтые волосы на картине похожи на ее собственные, и Мадинье выдал ее за красавицу Фероньер — любовницу Генриха IV, которую видел в драме, идущей в театре «Амбигю».