Я хочу дождаться возвращения князя Горчакова и оформить свой отъезд так, чтобы в случае надобности я мог бы продлить мое отсутствие и вернуться в Петербург, когда это будет мне удобно, ибо в конце концов не исключено, что моей жене и Мари, даже независимо от их желания, придется провести зиму за границей. Несомненно, это было бы не только самое приятное, но и самое разумное, что они могли бы сделать. — И тогда, если бы такая возможность осуществилась, я сделал бы все, чтобы уговорить брата ехать со мной.
Вы, наверное, уже знаете о несчастье, постигшем бедных Деляновых>*. — Подобные удары судьбы всегда поражают нас своей бессмысленностью — словно нам ведом истинный смысл вещей и событий.
До свиданья же, до скорого, милая моя дочь. Передай самый сердечный поклон бабушке, которая, надеюсь, больше не ищет меня в Сибири>*. Дружески кланяюсь также тетушке и любезному Николаю Васильичу.
Весь твой.
Каткову М. Н., середина июля 1864>*
33. М. Н. КАТКОВУ Середина июля 1864 г. Петербург
С.-Петербург
Почтеннейший Михаил Ники<форович>!
Пишу к вам по поручению к<нязя> А. М. Горчакова. — Князь жел<ает> очень, чтобы вы — в этом водовороте всевозможных и не<воз>можных сплетней, толков и лжей, вы — как лучший представител<ь> русской гласности — знали с<амым> достоверным, самым полож<итель>ным образом о настоящ<ем> ходе и состоянии дел.
Все показания князя з<аклю>чаются в следующих тр<ех> пунктах:
1) Ни в Киссингене, ни <в Берлине>>* <пр>и всех совещаниях с <ин>остранными министрами и <го>сударями не было ни предложено, <н>и принято нами никаких обязательств, ни изустных, ни письменных, по какому бы <то> вопросу ни было, так что князь возвратился из-за границы, <у>держав за собою те же самые <у>словия полнейшей самостоятель<нос>ти и неограниченной свободы <дей>ствия, с какими он туда <от>правился.
2) О польском вопросе не <было> речи. — Князь просит вас принять это удост<оверение> в самом буквальном с<мысле> слова: Le nom de la Pologne n’a pas été prononcé.[8]
3) Князь остается верен свое<му> взгляду, а именно, что настоящ<ая> политика России — не за грани<цею>, а внутри ее самой: т. е. в ее последовательном, безостанов<очном> развитии — и потому считает своею первою обязанностию не путать ее ни в как<ие> внешние, посторонние вопрос<ы>, чтобы как-нибудь чр<ез это> не повредить правильно<му> решению ее настоящего <вопроса>, т. е. внутреннего.
Вот что поручено мне было <ва>м передать уже несколько <дн>ей тому назад, но я все это <в>ремя жил и живу в такой <м>учительной, невыносимой, ду<ш>евной тревоге>*, что вы, конечно, простите мне это невольное <про>медление.
Мое усерднейшее почтение <ми>лой Софье Петровне>*. Вам душевно преданный
Ф. Тютчев
P. S. От А. И. Георгиевского сей<час> получил письмо — благодарю.
Георгиевскому А. И., 8 августа 1864>*
34. А. И. ГЕОРГИЕВСКОМУ 8 августа 1864 г. Петербург
С.-Петерб<ург>. 8 августа
Александр Иваныч!
Все кончено — вчера мы ее хоронили… Что это такое? что случилось? о чем это я вам пишу — не знаю. — Во мне все убито: мысль, чувство, память, все… Я чувствую себя совершенным идиотом.
Пустота, страшная пустота. — И даже в смерти — не предвижу облегчения. Ах, она мне на земле нужна, а не там где-то…
Сердце пусто — мозг изнеможен. — Даже вспомнить о ней — вызвать ее, живую, в памяти, как она была, глядела, двигалась, говорила, и этого не могу.
Страшно — невыносимо. — Писать более не в силах — да и что писать?..
Ф. Тчв
Георгиевскому А. И., 13 августа 1864>*
35. А. И. ГЕОРГИЕВСКОМУ 13 августа 1864 г. Петербург
С.-Пет<ербург>. Четверг. 13 августа
О, приезжайте, приезжайте, ради Бога, и чем скорее, тем лучше!>* — Благодарю, от души благодарю вас.
Авось либо удастся вам, хоть на несколько минут, приподнять это страшное бремя, этот жгучий камень, который давит и душит меня… Самое невыносимое в моем теперешнем положении есть то, что я с всевозможным напряжением мысли, неотступно, неослабно, все думаю и думаю о ней, и все-таки не могу уловить ее… Простое сумасшествие было бы отраднее…
Но… писать об этом я все-таки не могу, не хочу, — как высказать эдакий ужас!
Но приезжайте, друг мой, Александр Иваныч. Сделайте это доброе христианское дело. — Жду вас к воскресенью. Вы, разумеется, будете жить у меня. Привозите с собою ее последние письма к вам…
