Она называет его – Степан Трофимыч!.. Он ее потащил в конюшню, а она… Степан Трофимыч?! Я высунулся в окно и крикнул:
– Паша, налей мне лампу… скорей!..
– Сейчас, не умрете!.. – откликнулась дерзко Паша. Я слышал, как смеялись. Вот нахалы!..
– Чего там, поспеет… – сказал кучер.
– Екзаменты они учут, надо.
– Целоваться тебе с им надо!..
Во мне кипело. Но что же я должен сделать?… Я стиснул зубы и стал дожидаться Паши. Во мне дрожало. А она все не приходила. Пиликала гармонья. Крикнуть?…
– Вчера только наливала лампу! – сказала Паша.
Я даже вздрогнул. Она почему-то не входила, стояла в коридоре. Она почему-то расфрантилась: на ней было светленькое платье в сборках, шумливое ситцевое платье, в незабудках. На лбу – кудряшки.
– Буду заниматься ночью, налейте лампу! – сказал я резко.
– Сами будете наливать скоро… – сказала она дерзко, хватая лампу.
Я заступил дорогу.
– Оставь лампу!.. – сказал я, задыхаясь. – И выкиньте эту… дрянь!.. – показал я на ее букетик, – и не смейте… дарите вашему Степану Трофимычу… вашему любовнику!..
Она растерянно на меня глядела, усмехнулась.
– Покуда еще не любовник! Это у других по десять любовников, а не брезговают… А я, думаете, вам принесла?… Я так поставила, для комнаты!.. И у барышень поставила. Думаете чего…
Она схватила букетик и швырнула в окно, как камень.
– Ты не мне поставила?!. – шепотом крикнул я, растеривая мысли.
– И не подумала даже!..
– Не мне, а… для комнаты?… А ты что же говорила тогда… «цветочки мои швырнули»?… Не мне?!
Я впивался в убегающие глаза ее. Лицо ее похудело и побледнело – или мне показалось в сумерках?
– Было да прошло! – сказала она с усмешкой. – Снегу вон сколько было, да потаял!.. Бывают дуры, а потом умнеют. Думала, прынцы какие есть, а… Вот, вот ваши поцелуи… вот!..
И она быстро потерла рот.
– С шлюхами целуйтесь!.. – зашептала она со злостью, чуть не плача. – Думала, дура…
– Па-ша… – зашептал я растерянно, боясь слез, – но ты же сама!.. как ты себя ведешь!.. – А как я себя веду? как?!. Кто меня целовал?!. Кого я целовала?! На что я зарилась?… Бог с вами, Тоничка… Поиграли и… Я вам не тряпка, швыряться… Была дура…
Я схватил ее за руку, но она оттолкнула меня и убежала. Кончилось – и прекрасно! Осталось в душе щемящее что-то, стыдное: смела ее позорить! Но я подумал, что в ревности даже кислотою обливают.
На дворе еще было светло. На кухне ужинали. Проходя мимо окон в садик, я заметил, что Паша сидела скучная, сложив руки, о чем-то думала. Степан, в красной рубахе и жилетке, рассказывал что-то, махая ложкой. «Поженятся – и прекрасно!» – подумал я. Потому и сказала: «Сами будете наливать скоро».
В столбике было пусто. И на галерее было пусто. Я уже хотел вернуться, как вдруг стукнула калитка, и во двор вошел пузан низенького роста, с двумя кулечками.
– Здравствуйте, Павел Тихоныч! – услыхал я толстуху с галереи, – а Симочка в Серпухове на практике!..
– Как же она не предупредила!.. – раздраженно сказал пузан, взмахивая кулечками. – То в Коломну, то, черт ее знает… в Серпухов! Это уж… я уж не понимаю!..
– Да вы зайдите, Павел Тихоныч… Самовар у меня горячий…
– Благодарю-с… Извольте передать ей, что или значу я что-нибудь, или… ноль?… Я сюрпризов-с… не терплю-с! да-сс!..
– Да вы зайдите, Павел Тихоныч!.. – заискивающе упрашивала толстуха. – На практику вызвали…
– Знаем мы эти пра-ктики! Войти я могу, конечно-с… – размахивая кулечками, сердито сказал толстяк и пошел к ней на галерею.
Я был взбешен, почему этот наглец смеет так говорить о Серафиме. Пузан коротконогий! Говорить – «она»! «Или я что-нибудь…»? Что это такое – «что-нибудь»?
Появился Карих и стал прохаживаться под галереей; видимо, подслушивал разговор. На галерее гудели голоса, словно бубнила в стакане муха. Я видел голову толстяка. Он снял шляпу и оказался совсем плешивым. Арбуз в золотых очках! Он стучал по столу и тряс «арбузом».
– Не одна-с! – выкрикнул он к окну. – С бородатым болваном, знаю-с!.. – голос его сорвался и снова вырвался, – благодаря мне-с, да-с! обязаны-с!.. – затерялся голос, – …в портнихи-с, самая верная ей дорога-с!..
Толстуха закрыла окна. Карих присел на корточки и состроил рожу: видимо, был доволен.
