Алеша переводит рычаг. Грохот. По конвейеру уплывает каша. Грохот утихает. Конвейер подает постепенно серию различных кушаний.
Вкушайте, товарищи, эти яства без остатка. У нас всего много — у нас одна шестая всего земного глобуса… Алеша! Организуй бутерброды!..
Алеша включает некий деревянный аппарат; в аппарате заранее заложена коврига хлеба. Аппарат режет хлеб на ломтики и эти ломтики автоматически мажутся каким-то белым веществом; затем готовые бутерброды сошвыриваются лапой аппарата на деревянное блюдо. Блюдо поступает на конвейер.
Стерветсен(разглядывает действие аппарата). Это изумительно, Серен. Это гигиена!
Серена. Папа мне нравится Алеша.
Щоев. Алексей! Сделай заграничной барышне что-нибудь любезное — ты ей нравишься!
Алеша подходит к Серене и целует ее, приподымая все ее тело с места.
Стерветсен. Это дико, Серен!
Серена(оправляясь). Ничего, папа, мне же не больно. Я должна ведь почувствовать Юнион Рашион Совьет.
Щоев(Алеше, сурово). Не будь беспринципщиком, Алексей…
Серена(Алеше). Вы любите что-нибудь на свете или один коммунизм?
Алеша. Я люблю больше всего дирижабль. Я все думаю, как он взойдет над всею бедной землей, как заплачут все колхозники вверх лицом и я дам ревущую силу в моторы, весь в слезах классовой радости. Мы полетим против ветра надо всеми океанами, и мировой капитал сильно загорюет над летящими массами, под громадным туловищем науки и техники!..
Серена. Я вас слушаю… Но мне говорил в Москве ваш одинокий член — вы любите ударников и таких, какие трудятся догнать и перегнать.
Евсей. Он летун, ему лишь бы мчаться куда-нибудь, когда наши родные массы живут пешком…
Алеша(отвечая Серене). Ты не понимаешь, а он (на Евсея) — это как ваши. Он — не класс, он присмиренец.
Серена. Но дирижабль есть и в Европе.
Алеша. Ну и что ж!
Щоев. Там же деляческие дирижабли!
Алеша(Серене). Ты не понимаешь, потому что буржуйка. Ты единоличница!.. Ты думаешь, что у тебя есть душа…
Серена. Да…
Алеша. Нету. А у нас будет дирижабль. Он пойдет над неимущим земным шаром, над Третьим Интернационалом, он спустится, и его потрогают руки всемирного пролетариата…
Щоев(Евсею). А я думал — он дурак.
Евсей. У нас ведь одни прямые, четкие были дураки, Игнат Никанорович. А он дурак наоборот.
Серена(Алеше). Вы действуете на меня как ландшафт, я чувствую грусть… как она у вас говорится… в своей кофте.
Стерветсен вынимает папиросы «Тройка» и закуривает.
Папа, отчего мы с тобой единоличники?
Стерветсен. Серен, ты меня шокируешь!
Опорных(выпивая чашку уксуса). Пью за все державы, где… этта… пролетариат поднимает голову, увидя наш, как его, дирижабль!
Щоев(вставая, торжественно). За дирижабль революции, за всемирных пайщиков и… за все опубликованные в местной прессе лозунги — ура!
Все. Ура!
После возгласа внезапно настает тишина, но второй служащий кричит «ура» одиноким голосом, не замечая тишины.
Щоев(кричащему). Васька, не шокируйся!
Второй служащий враз утихает. Шум за стеной учреждения.
Алеша! Запусти бал!
Годовалов. Дайте хоть компотную воду-то допить…(Пьет компот из черепушки).
Опорных(Стерветсену). Угостите этим — как-то он? — вашим демпингом…
Стерветсен подает ему пачку «Тройки». Опорных берет три папиросы, двумя угощает соседей. Гости наспех доедают пищу, кроме Серены, которая беседует с Алексеем.
Щоев(задумчиво). Бал… Люблю я это веселое междуусобие человечества!
Один из гостей-служащих подходит к окну и открывает его. Врывается шум района и постепенно затихает. Три полудетских лица появляются в окне и глядят в учреждение. Гость-служащий равнодушно обдает те лица дымом, который выходит далее во мрак районной ночи.
Евсей(Стерветсену). Господин буржуазный ученый, может быть, у вас сложилось мнение о наших пищевых образцах — или не сложилось еще?
Стерветсен. Я говорил бы так, что оно складывается… По-вашему, это звучит, как самотек, или я отметаю недооценку?! Я скучаю без понятья…
Евсей. Ну ничего — ты ведь не марксист, мы тебя научим. Можно посмотреть твою самопишущую систему? Это импорт, что ли?
Стерветсен(подает Евсею самопишущую ручку). Рекомендую — это приличный автомат.
Евсей
