(отцу). Папочка, я теперь хочу фоксик!
Стерветсен садится к роялю и начинает играть медленный пессимистический фокстрот.
(Движется и поет).
Бедный мой маленький парень,
Далекий, погибший матрос,
Вернись еще раз на прощанье,
Ты слышишь — плачет наш фокс…
(Грустно, Алеше). Где у вас есть большевистская душа?.. Европа ведь скучает без нее и плачет…
Алеша. Буржуазия должна плакать без отдыха. Ей хорошо теперь поплакаться!
Серена. Ах, Алеша, большевизм такой милый, у вас так весело и трудно!.. Обнимите меня с вашим большевистским мужеством…
Алеша(отстраняя Серену). Неинтересно: ты буржуйка…
Опорных. Этта… Как-то она?! Игнат Никанорыч, можно меня вырвет — во мне добавок остался…
Годовалов(умоляюще). Игнат Никанорович, я только один переедок вышвырну изо рта — я пищи перехватил…
Первая служащая. Товарищ Щоев, разрешите мне быть сейчас выходной. Я уже была рада весь вечер!
Щоев. Умолкните! Приучайте себя к выдержке — вы откроете новую эпоху светлой еды. Весь мир развивается благодаря терпежу и мучению. (Задумчиво). Терпеж! Вот причина для движенья времени куда-то!
Евсей(гостям). Довольно вам притворяться!..
Кузьма за окном плачет: по железному лицу сочится какая-то влага.
Мюд(из-за окна). Алеша, возьми нас к себе, нам скучно. Здесь природа-фашистка дует в меня, а Кузя плачет.
Алеша(спохватывается). Мюд! (Втаскивает ее в окно, затем Кузьму — Кузьма бурчит).
Гости все поворачиваются лицами к стене; их томит тошнотворность. Кузьма ест остатки пищи с канцелярского инвентаря. Бьют часы на башне в районе.
Серена. Папа, где же у них надстройка?
Стерветсен(Щоеву). Господин шеф! Мы бы весьма желали, вы обрадуете всю панЕвропу, если отпустите нам горячий дух из вашей государственной надстройки!
Кузьма уходит в уборную.
Серена. Или хотя продали установку… Папа, она дешевле!
Щоев(задумчиво). Наш дух энтузиазма хотите себе заготовить?!
Евсей(Щоеву). Отпускайте его, Игнат Никанорович, без нормы. Нам тара нужна, а не дух.
Щоев. Что ж! Установок на энтузиазм у нас много, почти что затоваривание получилось…
Слышно, как Кузьма рыгает в уборной чугунным звуком и гости — после Кузьмы — одновременно делают то же самое.
Щоев(обращает внимание на гостей). Ступайте прочь спать: завтра служебный день.
Гости исчезают. Остаются: Щоев, Евсей, Стерветсен, Серена, Мюд, Алеша, пожарный, милиционер.
(Продолжает). Что ж, установочки идеологические наши мы можем вам отгрузить, но только за валюту!
Взрыв коллективной тошноты за сценой.
Евсей. Налопались, уроды!.. Брешут — привыкнут!
Милиционер и пожарный(улыбаясь). У них выдержки нет!
Сцена в прежнем оборудовании. На лавке спит Мюд, обняв Кузьму. Евсей дремлет на стуле. На конторке спит Серена, Щоев, Алеша и Стерветсен бодрствуют за столом. В открытое окно видны звезды над районом.
Щоев. Дешево даете, господин буржуазный ученый. Будь бы это продукт не скоропортящийся иль заготовительная цена его была подходящая, а то ведь — нет! Ты знаешь, где у нас установки хранятся?
Стерветсен. Не имею такого факта, товарищ шеф.
Щоев. А раз не имеешь понятия, то и не торгуйся… Что тебе — в амбаре, что ли, иль в буртах мы надстройки сваливаем?! Что тебе — нанял сторожа, что ль, по первому разряду тарифной сетки, плати ему двадцать четыре, купи валенки на зиму — и всё!? Ишь ты какой, интервент, дьявол!..
Кузьма(во сне). Пап-па римский… Ххады…
Щоев. Ты прав, Кузьма, на все сто с лишним. Ты, господин агент буржуазии…
Стерветсен. Я не агент, я культурная личность Европы.
Щоев. Это все едино, личности у вас нет, раз ты в нашу периферию приехал. Личность теперь я… А ты считай дальше — во сколько нам обходятся одни складочные расходы на каждую идею! Считай: складываем мы ее в миллионы выдержанных личностей, каждую личность надо, не говоря уж кормить, — надо ее страховать, беречь от разложения, прорабатывать, чтоб в ней воздух не сперся и установка не протухла, — это ж нежнейший товар, господин научный, а не грыб!
Евсей(со сна). А с грыбом, Игнат Никанорович, иль мало было хлопот?!
Щоев. Далее посчитай постройку каждой установки!..
Стерветсен. Разве ваша душа делается как промышленность?..
