Ночью я выспался в хорошей постели, так что сейчас сон не приходил мне на помощь, и мне только и оставалось шагать из угла в угол, поддерживать огонь в камине да раздумывать над своим положением. Я сравнил вчерашний день с нынешним: безопасность, комфорт, веселье, удовольствие бодро шагать под открытым небом, приветливые гостиницы — все то, что было к моим услугам вчера, — и скука, тревога и неудобства нынче.
Я вспомнил, что сейчас я во власти негодяя Фенна, чье безмерное вероломство мне уже известно, а вот как далеко его может завести мстительность, еще неясно. Я подумал, что ночи напролет мне придется трястись в запертой, крытой повозке, а днем томиться в бог весть каких тайных убежищах, и мужество изменило мне; я сам не знал, уж не лучше ли сбежать отсюда, пока не поздно, и продолжать путь по-прежнему в одиночку. Но полковник преграждал мне дорогу! Я был едва знаком с ним, но успел понять, что он детски доверчив и принадлежит к тем наивным обходительным натурам, которые, как мне кажется, встречаются лишь среди старых вояк да стариков священников, и что годы и несчастье сломили его. Как мог я покинуть его в беде, оставить наедине с себялюбивым молодчиком, что храпел сейчас на соседнем тюфяке! «Шандивер, мой мальчик, ваше здоровье!» — вновь прозвучал у меня в ушах голос старика и остановил меня. Теперь, оглядываясь назад, я вижу в своей жизни совсем немного поступков, которые радовали бы меня более, чем то, что я внял этому зову.
Было, должно, быть, часов около четырех, дождь перестал, и на небе с каким-то зимним великолепием разгорелся закат, как вдруг, перебив ход моих мыслей, во двор въехала двуколка с двумя седоками. То были, вероятно, фермеры, живущие по соседству, — рослые, здоровенные малые в плащах и высоких сапогах; когда они приехали, лица у них уже горели от выпитого вина, а уезжали они пьяные в стельку. Они долго сидели с Берчелом в кухне — и все это время без роздыха пили, горланили песни, и их разудалое веселье составляло мне своего рода компанию. Свечерело, огонь в камине запылал ярче, на деревянных панелях стен плясали и отражались красноватые блики. Свет в наших окнах виден был, наверно, не только с дороги, о которой упоминал Фенн, но и со двора, где дожидалась своих хозяев фермерская двуколка. В глубине комнаты, озаренной пламенем камина, спали мои спутники — один беззвучно, другой назойливо-шумно, один воплощение смерти, другой — опьянения. И не диво, что меня так и подмывало присоединиться к хору, доносящемуся из кухни; и так безгранична была одолевавшая меня скука, так нестерпимо ожидание, что я с трудом удерживался то от смеха, то едва ли не от слез.
Наконец часов, должно быть, в шесть громкоголосые менестрели вышли во двор: впереди, освещая путь фонарем, шагал Фенн, а за ним, поминутно спотыкаясь и сталкиваясь друг с другом, его гости. Они шумно вскарабкались в свою двуколку, один тряхнул вожжами, и тьма поглотила их так внезапно, так внезапно замолкли их голоса, что это было похоже на чудо. Я знаю, сама судьба оберегает пьяных, правит за них лошадьми и хранит их от всяческих бед, и уж, конечно, с этой двуколкой у нее было немало хлопот! Отъезжавший экипаж рванулся с места так резко, что Фенн, вскрикнув, едва успел отдернуть ногу из-под колес; потом он поворотился и нетвердыми шагами, размахивая фонарем, двинулся в глубь двора. Там, в распахнутых дверях каретного сарая, все тот же лохматый парень уже вытаскивал во двор крытую повозку. Если я хотел поговорить с нашим хозяином наедине, медлить было нельзя, другого случая могло не представиться.
Ощупью спустился я по лестнице и подошел к нему, когда он светил вознице фонарем и следил, как тот запрягает лошадей.
— Скоро мы с вами распрощаемся, — сказал я ему, — и я буду вам признателен, если вы накажете своему слуге подвезти меня как можно ближе к Данстейблу. Я решил ехать с нашими друзьями полковником Иксом и майором Игреком, а в окрестностях Данстейбла сойду: меня туда призывают неотложные дела.
К моему облегчению, он тот же час об этом распорядился, причем после выпивки, казалось, он сделался еще подобострастней и угодливей.
