Я возвысил голос.
— А вы, мистер Далмахой, я полагаю, спешите воротиться к своим родным, которые по вас, конечно же, стосковались?
— Они-то ничуть не стосковались, но я и вправду к ним спешу, — весело поправил меня этот сумасброд. — От всех их не слишком доброхотных даяний у меня в кармане осталось восемнадцать пенсов. Но я намерен ехать вместе с Овценогом и попытаюсь заработать на его фокусах. Он будет метать копье всю дорогу от Лендс-Энда до Фортсайда, и ему станут рукоплескать во всех придорожных трактирах и бросать монеты.
— Что ж, попробуем помочь ему добраться до дому, хотя бы из уважения к миссис Овценог. — Я вновь поворотился к капитану Коленсо. — Итак, сэр, берете ли вы меня пассажиром?
— Я все еще полагаю, что вы шутите, сэр.
— Клянусь вам, я совершенно серьезен.
Капитан замялся, потом нетвердой походкой подошел к трапу, наклонился и позвал:
— Сусанна, Сусанна! Поднимись-ка на палубу, сделай милость! Один из джентльменов желает остаться на бриге пассажиром.
Из люка показалась голова немолодой темнобровой женщины; она внимательно меня оглядела. Так взглянула бы поверх живой изгороди на прохожего странника жующая жвачку корова.
— Что это на нем надето? — резко спросила она.
— Это было задумано как бальный костюм, сударыня.
— Ну, тут вы не потанцуете, молодой человек.
— Любезная сударыня, я принимаю и это условие и любые другие, какие вы соблаговолите мне поставить. Я готов подчиниться всем порядкам, установленным на вашем бриге.
Она прервала меня на полуслове.
— Ты оказал ему, отец?
— Н-нет еще. Видите ли, сэр, мне надобно предупредить вас, что это не совсем обычное плавание.
— Что ж, мое путешествие тоже не совсем обычное.
— Возможно, вам будут грозить многие опасности.
— На капере это само собою разумеется.
— Есть даже опасность попасть в плен.
— Натурально, хотя храбрый капитан, конечно же, об этом не задумывается.
И я поклонился.
— А я все же задумываюсь, — отвечал он с некоторой даже горячностью, и на щеках у него проступили красные пятна. — Мой долг сказать вам, сэр, что мы, весьма возможно, попадем в руки врага.
— Скажи лучше: этого не миновать, — вставила Сусанна.
— Да, не миновать. По совести, я не вправе вас не предупредить. — Он поглядел в глаза дочери, та кивнула.
«Черт бы побрал твою совесть!» — подумал я; во мне нарастало брезгливое презрение к этому старому капитану, который при всей своей благородной наружности держался столь малодушно.
— Ну, выкладывайте, — насмешливо сказал я. — Мы случайно встретимся с французским судном или, предположим, с американским; ведь это и есть наша цель, не так ли?
— Да, с американским. Именно это и есть наша цель.
— И уж тут-то мы себя покажем, я ручаюсь! Ай-яяй! И это бывший капитан пакетбота!
Я прикусил язык; наш разговор вдруг показался мне на редкость нелепым, да и на что он пытается меня толкнуть? Чего ради я разглагольствую перед седовласым моряком на его же собственном корабле и взываю к его доблести! Нет, конечно, меня дурачат, подстрекают самоуверенного профана поучать мастера и знатока своего дела на потеху всем богам и людям. И капитан Коленсо, конечно, исподтишка смеется надо мною и старается только об одном — так или иначе от меня избавиться. Еще минута — и даже Овценог поймет, что надо мной подшутили. А я, признаться, не переношу, когда надо мной смеются; другим это, может быть, и на пользу, во мне же мигом просыпается дух противоречия.
Но ежели капитан Коленсо и потешался надо мною, он весьма умело это скрывал. Со старческой нерешительностью он поглядывал то на меня, то на Сусанну.
— Я ничего более не могу вам объяснить, сэр. Последствия... Я мог бы смягчить их для вас... и все же вам придется рисковать. — Он было умолк, потом принялся меня уговаривать. — Прошу вас, не настаивайте, сэр, очень вас прошу! Я вынужден просто умолять вас об этом, сэр!
— И все же я настаиваю, — отвечал я с поистине ослиным упрямством. — Говорю вам, я не боюсь никаких опасностей. Но ежели вы непременно хотите отправить меня на катере вместе с моими друзьями, придется вам свистать наверх всю вашу команду и пускай стащат меня по трапу силой. Вот вам мое последнее слово.
