А потом все, запыхавшиеся, разгоряченные, красные, отправились провожать «зеленых» девочек домой и условились встретиться завтра здесь же. Коля лишь попросил собраться немножечко позднее, так как у него были занятия в студии. Он не сказал, где у него занятия, но выдал Женьча.
– Он ведь у нас художник, без пяти минут Репин, – сказал Женьча.
– Репкин-Морковкин, – сострил Викторин.
Все рассмеялись. А Коля нахмурился и был рад, что в темноте не видно, как он покраснел. Он не обиделся на шутку, но ему просто было неприятно, что сразу заговорили о его самом заветном, очень для него важном, может быть, самом главном теперь в его жизни. Не любил он, когда об этом много болтали, и сам никогда первый не заговаривал о своих занятиях в студии.
Когда шли обратно, проводив девочек, Женьча спросил:
– Ну как? По-моему, с такими дружить стоит. Тебе, Коля, какая больше?..
– Ну, я как-то, правда, не думал еще. По-моему, обе славные, веселые.
– Нет, я считаю, эта, которая поздоровше. В ней как-то живости больше. Надя, в общем. А уж та больно тихая какая-то. Верно?
– Не знаю, – сказал Коля.
– А по-моему, в обеих ничего интересного нет, – изрек Викторин. – Вот когда я был в эвакуации, у нас там в нашей квартире жила одна балерина. Так вот у нее дочка была…
– Ну ладно, – прервал его Коля, – завтра кому-нибудь доскажешь! Я пошел. Мне заниматься нужно. У меня еще не все уроки сделаны.
– Будь здоров, не кашляй, Морковкин-Репкин! – закричал Викторин. – Беги, а то папочка с мамочкой заругают. Художник! Ты картина, я портрет, ты скотина, а я нет!..
Коля ничего не ответил, скрылся в темноте. Но скоро он услышал за собой быстрые шаги и тут же почувствовал, как кто-то взял его за плечо. Коля оглянулся. Это был Женьча.
– Брось ты, Коля, на него серчать. Он парень ничего, только на язык дурной, – сказал Женьча. – Мы его, если не хочешь, завтра и на пустырь не возьмем. А то еще сморозит чего-нибудь, так уши зачахнут.
– Да ну его! Привадился! Как ты только можешь с ним?.. Грязь он, – проговорил Коля. (А Женьча знал, что это в устах приятеля самое обидное слово.) – И ребята, с которыми он таскается, – это такие все лбы! – добавил Коля.
– А до чего они обе друг на дружку похожи, верно? – продолжал свое Женьча. – Я даже сперва обознался. Мне с горки надо с Надей ехать, а я Киру на санки сажаю! Ну одна в одну!
– Нет… – сказал Коля. – Нет, – повторил он раздумчиво, – ты ошибаешься, Женя. Они разные и даже не очень схожие. Только надо внимательнее посмотреть.
А «зеленые» девочки, прибежав домой, сбросив с себя взмокшие шапочки, отряхнув снег с шубок, кинулись к матери.
– Ой, мамочка, мы с каким мальчиком познакомились… – спешила поделиться Кира.
– Даже с тремя сразу, – перебила Надя.
– У него такие глаза, знаешь, серьезные, совсем почти синие, только немножко голубые.
– И они с ним дружат. Один такой смешной, курчавый. Волосы прямо огонь!
– А он учится рисовать…
– Они недалеко живут, в Плотниковом…
– И мы сговорились – завтра опять будем кататься на санках.
И скоро у бедной мамы все перепуталось: у кого синие глаза, чьи волосы как огонь, кто рисует и где кто живет…
Катались и завтра и послезавтра. Викторин как-то сам поотстал от компании. Оказалось, что все это для него неинтересно и к тому же ему некогда: он готовится к вечеру художественной самодеятельности.
Дружба установилась быстро и прочно.
Узнали фамилию «зеленых» девочек – Суздальцевы. Вместе ходили на утренник в Дом пионеров, обменивались книжками, собирались по вечерам на пустыре. И так уж получалось, что если играли в горелки или разрывушки, то Коля непременно оказывался в паре с Кирой. Или когда вместе с другими ребятами затевали военную игру на пустыре, то всегда Кира попадала в одну партию с Колей… Верная Катюшка носила записочки, так и сновала по переулку, прямо с ног сбилась. А потом раз явилась одна Надя и сообщила, что Кира прийти не может:
– Ей пионерское поручение дали – выпустить стенгазету. Она редактор. А девочка, которая оформляет, заболела. Теперь хватились, а уже поздно. Сидит, чуть не плачет. Из журналов картинки наклеивает. Только ничего у нее не получается совсем.
