Кира стояла, стиснув обоими кулачками подбородок:
– Ой, Коля, я никогда даже не думала… Ведь это же… Ой, Коля!
Больше она ничего не могла прибавить. Прибежала мама, а потом еще кто-то из домашних. И все дивились и ахали, посматривая то на чудесно разукрашенную газету, то на очень румяного, голубоглазого и белобрысого паренька, который в замешательстве неловко болтал кисточкой в склянке с мутной бурой жидкостью.
Торжествовал больше всех Женьча. Он победоносно оглядывал Киру, Надю, их мать, всех домашних: «Что, мол, говорил я вам…»
Коля вымыл кисточки, сказал Кире:
– Пусть просохнет немножко. А мне пора.
Кира нагнала его в передней, где он надевал пальтишко, крепко обеими руками стиснула ему запачканные красками пальцы:
– Мне даже как-то совестно, Коля. Я не знала, что ты так рисуешь! Я бы никогда в жизни не согласилась… Ведь ты же просто…
– Ну, вот еще, ерунда какая, стоит разговаривать! – отвечал Коля. – Надо ж тебе было помочь. Ты только наклей статьи аккуратно по столбикам… И потом, пожалуйста, я тебя прошу… И Наде скажи… Вы не говорите вашим девчонкам, что это я. Хорошо?
Она только кивнула понимающе, не сводя с него глаз.
И он пошел домой с Женьчей, очень счастливый, немножко гордый и в то же время чуточку смущенный… Эка, смотри: явился, намалевал, накатал, всех удивил… Вот Викторину это бы подошло. Ему бы только покрасоваться шикарно. А у Коли шевелилось в душе какое-то неловкое чувство. Уж больно лихо все это вышло.
Глава 3
Химия салютных огней
Только чувство общественности дает силу художнику и удесятеряет его силы. Только умственная атмосфера, родная ему и здоровая для него, может поднять личность для пафоса и высокого настроения…
Из письма к Репину И. Крамской
Все как будто шло хорошо. Везде чувствовалось, что близится конец войны. Как ожесточенно ни сопротивляется враг, он уже зря и бессмысленно тратит свои силы и, истекая собственной кровью, бесцельно терзает мир, истосковавшийся по покою.
В один из летних жарких и ясных дней проползла по Москве серая шестидесятитысячная колонна пленных фашистов. И Коля с ребятами ходил смотреть на них и даже кое-что успел зарисовать в свой альбомчик. Унылые, безрадостные лица, сизо-зеленые мундиры, которые москвичи видели прежде только в кино. Безмолвно стояли на тротуарах тысячи людей, ничего не простивших. В суровой тишине, как бы оковавшей с обеих сторон улицу, шелестел на московском асфальте заплетающийся шаг тех, кто еще недавно собирался парадным маршем пройтись по Красной площади и по всей нашей стране, попирая сапогами из фашистского цейхгауза все, что нам было дорого и свято. «Доннерветтер, клякспапир!» – кричал фашистам из толпы Викторин. Женьча, что-то подсчитывая, бормотал себе под нос. А Коля молчал, вглядывался и то и дело раскрывал свой альбомчик, судорожно выхватывая его из кармана.
В школе дела тоже шли хорошо. Коля с отличными отметками перешел в следующий класс. Был им доволен и вожатый Юра. На сборе отряда Колю Дмитриева упомянули в числе лучших пионеров. Хвалил его в студии Дома пионеров и Сергей Николаевич. Только сам Коля был недоволен собой. Подолгу просиживал он, мрачнея, над своими работами, сделанными в студии и дома, и чувствовал, как они ему сейчас уже неприятны.
– Все мне разонравилось, – жаловался он Женьче.
– Не халтуряй, – степенно советовал Женьча.
– Ты думаешь, я кто, халтурщик? – обижался Коля. – Не в этом дело. Понимаешь как… Я раньше рисовал как выходило. А теперь я заранее загадываю, как это должно выйти. А получается совсем не то… Я вот сам чувствую, что как будто повзрослел, а по работам смотрю – не расту. Прямо-таки не знаю… наверно, ничего из меня не получится. Какой-то я неспособный. Зря меня только перехваливали все.
Конечно, были кое-какие основания у Коли, чтобы усомниться в своих силах. Никак не ладилось у него дело с цветом. По рисунку он успевал хорошо, шагнул далеко вперед и скоро обогнал всех ребят в студии. Он теперь уже не боялся пустого белого пространства бумажного листа и смело принимался размещать на нем изображения. Но вот с живописью дело у него никак не получалось. Сергей Николаевич и тот даже растерялся немножко и подумал: «А вдруг мальчик просто плохо видит цвет? Может быть, у него способности чисто графические?» Он решил проверить и попросил Колю, чтобы тот принес в студию масляные краски отца. Дал простейшее задание – срисовать два-три предмета и определить их цвет, а определив, воспроизвести этот цвет на холсте. И выяснилось, что цвет Коля различает безошибочно, но передать эти цветовые соотношения в работе своей не может. Получался какой-то странный разрыв. Очевидно, Коля терялся от чисто технических трудностей: не мог составить нужный цвет, правильно смешать краски. В то же время он отлично улавливал любые цветовые оттенки модели, поставленной перед ним.
