– Вы мне очень нравитесь, Буров. Я никогда не трогала таких волос. Они чуть седеют. Они у вас буйные. И сами вы буйный. Мне нравится, как вы ходите, даже как вы ругаетесь в лаборатории. Мужчины должны быть невоздержанными на язык. Вы молодец, что хотели меня поцеловать…
Буров вздрогнул, потянулся к Лене, но она, больно ухватив за волосы, оттянула назад его голову, заглядывая ему в глаза.
– Работать с вами – большое счастье. Вы видите – цель не в колбе, а среди звезд, где существуют неведомые миры…
– Слушайте, Лена, – перехваченным от волнения голосом сказал Буров, – из-за кого я потерял голову?.. Хотя что-то и делаю, о чем-то думаю, даже бунтую…
– Из-за кого? – глухо спросила она.
– Из-за тебя.
Пристально глядя в глаза Бурову, Лена медленно проговорила:
– У тебя, Буров, сумасшедшинки в глазах. Ты удивительный, но ты не мой, ты мне не нужен…
– Лена! Что ты говоришь, опомнись! Я не смел прикоснуться к тебе, но сейчас…
– Ты мне не нужен, ты чужой… Все запутается… Какой ты сильный!
Она зажмурилась, гладя его по волосам, но едва он делал движение, как пальцы вцеплялись в его волосы, удерживая голову.
– Я не могу выговорить это слово. Ты его знаешь. Даже оно ничего не выразит. А я понимаю тебя. Ты мне нравишься… нравишься потому, что ты такой, но… любить за что-нибудь нельзя. Любить можно только вопреки, вопреки всему – обстоятельствам, здравому смыслу, собственному счастью…
– Так пусть будет вопреки! Вопреки всему, но только для нас… для нас вместе. Мы будем всегда вместе.
Буров уже не обращал внимания на сопротивление Лены. Он обхватил ее талию, спрятал лицо в ее колени.
– Вместе? – переспросила Лена. – Никогда, милый… Никогда.
Сергей Андреевич вскочил.
– Почему?
– Ты проходишь мимо, задевая меня плечом, а я… я беременна.
Буров ухватился за мраморную доску камина.
Лена сидела, откинувшись на стуле, с полузакрытыми глазами. Потом она сползла на шкуру и, усевшись на ней, стала смотреть в огонь.
– Зачем… так шутить? – хрипло спросил Буров.
Лена покачала головой.
– Я не знаю, кто будет… мальчик или девочка.
Буров почувствовал, что лоб у него стал мокрым.
– Я провожу вас, – сказал он, сдерживая бешенство.
Она встала и принялась поправлять волосы перед зеркалом, стоявшим на камине.
Отблески пламени играли на ее бледном, освещенном снизу лице; казалось, что оно все время меняется.
Она не смотрела на Бурова.
– Не трудитесь. Я зайду к вашей соседке.
– Как пожелаете, – скрипнул зубами Буров.
Елена Кирилловна, подтянутая, прямая, вышла из комнаты и без стука вошла в соседнюю.
Буров, не попадая в рукав, выскочил на улицу.
Там началась пурга. Дрожащими руками он налаживал крепление на лыжах. Резко оттолкнувшись палками, он бросился в воющую белую стену снега.
Калерия Константиновна стояла перед прислонившейся к двери Леной и даже не говорила, а шипела:
– О, милая! Я все же была лучшего мнения о ваших способностях. Как вы могли, как вы смели!.. Я ненавижу вас.
– Неуместное проявление страстей, – устало сказала Шаховская. – Я действительно жду ребенка.
– Какая низость! – воскликнула Калерия Константиновна. – Разве нет выхода? Я договорюсь с академиком. Гнойный аппендицит, срочная операция на острове Диксон. Самолет. Через неделю вы будете снова здесь, а он – у ваших ног.
– Я не знаю, кто будет: мальчик или девочка. Я хочу мальчика.
– Дура! Шлюха! Гадина без отца и матери!.. – не повышая голоса, говорила Калерия Константиновна.
Шаховская качала головой:
– На меня это не подействует.
Обе женщины оглянулись.
В передней стояла красная от смущения Люда. В глазах ее блестели слезы.
– Наружная дверь была открыта, – сказала она. – А где Сергей Андреевич?.. Не он ли только что проехал на лыжах мимо нашего коттеджа?
Калерия Константиновна повернулась к ней спиной.
– Да, Буров ушел, – сказала Елена Кирилловна. – Он любит одиночество в тундре. Посмотри, Лю, здесь ли его лыжи?
– Сергей Андреевич ушел на лыжах?! – ужаснулась Люда. – Он же еще не оправился после болезни! Как вы могли отпустить его в такую погоду? Вы знаете, что творится на улице?!
– Я ничего не знаю, – усталым голосом сказала Елена Кирилловна.
