Я ничего не понимала. Американец посмотрел на меня, как бы подбадривая.
Она положила свою нежную и сильную руку на мою:
– Видишь ли… Эксперимент должен быть сравнительный. Мы должны видеть одновременно два тела. Здоровое… и поврежденное. Твое и ее.
– Как видеть? – похолодела я.
– Не только обнаженной, но просвеченной потоком частичек нейтрино, о которых ты учила в школе. Наш нейтриновый микроскоп должен показать нам спирали нуклеиновых кислот у тебя, вполне здоровой, и у нее, больной. Мы сравним…
Я была ошеломлена, у меня тряслись поджилки, я трусила самым позорным образом.
Она поцеловала меня:
– Я знала, что ты согласишься.
Я действительно согласилась, даже не осознав этого.
Эксперимент только казался страшным. Мы просто сидели, вернее, полулежали с Еленой Кирилловной в креслах, напоминающих шезлонги. В комнате свет погашен. Я могла не стесняться. Никто не видел меня голой. В общем, как в рентгеновском кабинете. Сзади и спереди кресел какая-то очень громоздкая аппаратура. Перед нами экран. На нем с гигантским увеличением проектировалось то, что составляло основу, жизни мою и Елены Кирилловны. Мы обе видели изображения. Длинные двойные спирали, будто бы похожие на металлические стружки токарного станка. Порой справа и слева изображения совсем непохожи. Очевидно, мы видели то, что отличало нас с Еленой Кирилловной. Но иногда картины на экранах становились почти совсем одинаковыми или похожими.
Профессор Терми, его помощники, Валентина Александровна Полевая, главный врач, старичок профессор и еще какие-то ученые, сидели на поставленных рядами стульях и обменивались короткими фразами, глядя на экран. Иногда Леонардо Терми совмещал изображения двух экранов и сравнивал мое и Елены Кирилловны «устройство», что-то вскрикивал, объяснял. Кажется, они все-таки нашли повреждение. Я старалась тоже увидеть, но ничего понять не могла. Оказывается, в одном месте у Елены Кирилловны мостики, соединяющие двойные спирали, оборвались, словно подверглись бомбардировке. Собственно, так и было. Лучи радиации механически разрушили их.
– Мне все ясно, – сказала Валентина Александровна. – Если вы считаете, что это и есть место повреждения, то попробуем его восстановить, пользуясь здоровым образцом.
Здоровый образец, «эталон жизни» – это была я.
У меня заколотилось сердце. Мне казалось, что из-за моего волнения на экране все сразу исказится, но там ничего не произошло.
– Я воспользуюсь нашим электронным скальпелем, мистер Терми, – говорила Полевая. – Хирургический пантограф. Уменьшает движения хирурга в сотни тысяч раз.
– Я мог бы только мечтать об этом в Америке, – послышался голос американского ученого.
– Начнем сейчас же, – предложила Полевая.
Я потом узнала, что на руках у Полевой были надеты браслеты, от которых тянулись провода к сложнейшему аппарату. Браслеты улавливали биотоки хирурга и соответственно ими управляли через аппарат электронным лучом, копировавшим движения рук хирурга в стотысячном масштабе.
Я видела, как протекает операция, прямо на экране.
Луч скользил по нему и заставлял разрозненные, сбившиеся в бесформенные кучки молекулы выстраиваться в пораженном месте точно так же, как это было видно на другом экране. Елену Кирилловну усыпили с помощью какого-то излучателя, а меня почему-то усыплять не стали. И я все-все видела! Это было поразительно просто и в то же время непередаваемо сложно. Собственно, нельзя было даже представить, что происходит «хирургическая операция»! Я вспомнила, что Полевая – скульптор. Она у нас на глазах «лепила» живого человека. Вернее, программу его организма!
Полевая ловко орудовала лучом-скальпелем. Она строила из молекул мостики, как дети фигурки из игрушечных кубиков. Она примеряла результаты своей работы совмещая изображение двух экранов, снова принималась за невероятной трудности, скрупулезную работу. Пораженных мест оказалось много. Их методически выявляли и восстанавливали.
Конечно, никакой человек не в состоянии выполнить этот «микроскопический сизифов труд». К счастью, электронным скальпелем через хирургический пантограф управляла еще и кибернетическая, обучающаяся в процессе работы машина. Только с ее помощью можно было починить уйму разрушенных мостиков по образцу первых, восстановленных самой Полевой.
