— Ты увидишь наш дом, — прибавил он с той же улыбкой.
Я спросил невольно:
— А как здоровье донны Альдоины?
Оба брата опустили головы и не ответили.
Они были похожи между собой. Да ведь они и были близнецами: оба высокие, худые, немного сгорбленные. У них были одни и те же светлые глаза, та же редкая тонкая бородка, те же бледные руки, нервные и беспокойные, как руки истеричных.
Но у Антонелло признаки слабости и неуравновешенности являлись более глубокими и неизлечимыми. Он был обречен.
Я тщетно подыскивал слова, чтобы нарушить молчание. Какое-то скорбное оцепенение охватило меня, словно на мою душу налегла вся тяжесть моего усталого тела. Дорога огибала цепь скал, шаги лошадей звонко раздавались по твердой почве и будили эхо в пустынных ущельях. На повороте в глубине долины показалась река, мелькая по ней своими бесчисленными изгибами. Заключенная, как остров, между извилинами реки, появилась беловатая груда развалин.
— Это Линтурно? — спросил я, узнавая мертвый город.
— Да, это Линтурно, — отвечал Оддо. — Ты помнишь? Однажды мы ходили туда все вместе…
— Я помню.
— Как это давно было!
— Как давно!
— Теперь нет большой разницы между Линтурно и Тридженто, — сказал Антонелло, подергивая бородку на щеке длинными пальцами своей трепещущей руки, и глаза его смотрели, казалось, не видя окружающего. — Завтра увидит.
— Ты отобьешь у него всякую охоту! — прервал Оддо с легким раздражением. — Он не придет завтра.
— Я приду, приду, — уверял я, стараясь, улыбнуться и победить все возрастающую печаль.
— Я приду, и я найду средство расшевелить вас. Мне кажется, вы несколько больны от одиночества, несколько подавлены.
Антонелло, сидевший напротив меня, положил руку мне на колено и наклонился, заглядывая мне в глаза. Его лицо приняло неизъяснимое выражение боязни и тоски, как если бы он нашел в моих словах страшный смысл и хотел спросить меня. И снова, несмотря на яркий дневной свет, это бледное лицо, приближающееся ко мне, показалось мне вышедшим из того мира, где оно живет одно; и оно пробудило в моем уме образ тех истощенных, божественных лиц, которые одни выступают из таинственных глубин церковных картин, почерневших от времени и дыма ладана. Это длилось мгновение. Он откинулся, не произнеся ни слова.
— Я привез с собой лошадей, — заговорил я, преодолевая свое волнение. — Мы будем совершать каждый день большие прогулки. Надо быть больше в движении, стряхнуть лень и тоску. Как вы проводите время?
— Считая его, — сказал Оддо.
— А ваши сестры?
— О, бедные создания! — прошептал он голосом, дрожащим от нежности. — Массимилла молится, Виоланта убивает себя духами, которые ей присылает королева. Анатолиа… Анатолиа одна поддерживает в нас жизнь. Она — наша душа, она для нас — все.
— А князь?
— Он сильно постарел, он совсем седой.
— А дон Оттавио?
— Он почти не выходит из своей комнаты. Мы почти забыли звук его голоса.
— А донна Альдоина? — едва не спросил я снова, но удержался и промолчал.
Мы ехали по волнистой дороге Саурго, веяло теплом.
— Какая здесь ранняя весна! — воскликнул я, чувствуя потребность утешить этих двух скорбящих и самого себя. — В феврале вы уже видите первые цветы. Разве это не прекрасно? Вы не умеете наслаждаться благами, какие дарит вам жизнь. Вы превращаете сад в темницу, чтобы мучить самих себя.
— Где цветы? — спросил Антонелло со своей скорбной улыбкой.
Мы все трое искали взглядами цветов на этой почве, рыжей и жесткой, как шкура льва, и, казалось, созданной питать растения бесплодные и искривленные на вид, но богатые пышными плодами.
— Вот они! — воскликнул я с быстрым движением радости, указывая на ряд миндалевых деревьев на холме, имеющем длинную и благородную форму волны.
— Они растут на твоей земле, — сказал Оддо.
Действительно, мы были неподалеку от Ребурсы.
Цепь скал со своими изрезанными, острыми вершинами сворачивала направо, омываемая извилистым Саурго, и постепенно возвышалась до вершины горы Кораче, сверкавшей на солнце, как шлем. Налево от дороги лежало поле, волнистое, как приморский берег, покрытый широкими дюнами, и переходящее дальше в последовательный ряд холмов, рыжеватых и выпуклых, как верблюд в пустыне.
