Многоликий Габриеле Д’Аннунцио
На берегу живописного озера Гарда в Ломбардии, окаймленного ожерельем старинных маленьких городков, неподалеку от «гротов Катулла», где уединялся римский поэт, расположена вилла-поместье с пышным названием Витториале. Это довольно манерный поэтический неологизм, производное от слова «Виттория» — «победа». Так наименовал свою резиденцию поэт, романист и драматург Габриеле Д’Аннунцио, когда он, получивший от итальянского короля титул князя Монтеневозо, в зените своей шумной славы писателя, авиатора, завоевателя дамских сердец и далматинских территорий, поселился здесь после мировой войны. Он скончался в своем имении в 1938 г., полузабытый, переживший свою литературную известность, утративший ореол долго окружавшей его легендарности. Д’Аннунцио широковещательно принес в дар итальянскому государству свою Витториале еще в те времена, когда выстроил и разукрасил виллу и парк по своей прихоти. Он оставил здесь архив, переписку, великолепную библиотеку, свои коллекции и художественные ценности, весь неповторимый «реквизит эпохи». Тогда, в 20-е годы, Д’Аннунцио, разумеется, рассчитывал, что Витториале превратится в музей и место паломничества. Но вышло иное: подарку, как и ему самому, суждено было долгое забвение. Бенито Муссолини, который при случае именовал Д’Аннунцио своим другом и «поэтом нации», так и не открыл музея (по какой причине — мы увидим позже). Лишь несколько лет назад вилла стала доступной для посетителей.
«Витториале — это своеобразный мавзолей, набитый добычей всей жизни», — замечает автор исследования о Д’Аннунцио Ф. Жюлльен. Странное, двойственное впечатление оставляет эта резиденция «принца декадентства». Анфилада комнат, погруженных в полумрак (в иных нет окон), освещенных дымно-красным и мерцающе-фиолетовым светом; диваны, покрытые причудливо вышитыми тканями, обитые тисненой кожей; двери задрапированы тяжелыми портьерами. На столах, этажерках, консолях — груды альбомов, стилизованных сувениров, антикварного фарфора. Стены сплошь увешаны портретами, фотографиями с автографами знаменитостей. Эклектичность этого декора явственно говорит о снобизме владельца, доходившем иногда до комического. Так, в одной из комнат стоит… гроб, убранный парчой и бархатом. Д’Аннунцио однажды объявил, что поэт чувствует себя мертвецом среди буржуазной прозы жизни, и не преминул материализовать метафору в меблировке!
А на холме в дальнем углу парка воздвигнуто сооружение совсем иного рода: Д’Аннунцио установил здесь на маленьком плато палубу, мачту и рулевую рубку, демонтированные с итальянского крейсера «Апулия», на борту которого он некоторое время провоевал. Стоя на носу, около небольшой пушки, глядя сквозь деревья на водную гладь озера, невольно испытываешь ощущение, будто корабль вот-вот вырвется на морской простор, неся на мачте флаг Италии — он и вправду на ней развевается.
Оказывается, все совсем не так просто и прямолинейно.
Этот дом с его интерьером в стиле модерн загромождают строгие полки, заполненные прекрасными книгами: классика на многих языках, редкое собрание литературы первой трети XX века. На стенах рядом с претенциозными фотографиями — потускневшие венецианские зеркала, рисунки художников-прерафаэлитов; античный мраморный бюст и изящная старинная лампа соседствуют с набором экзотических вычурных кальянов. Манерность обстановки кричаще противоречит собранным здесь прекрасным произведениям искусства и литературы, преклонение перед которыми явственно просвечивает у владельца этого странного конгломерата.
Так было и в творчестве Габриеля Д’Аннунцио, и в самой его жизни, яркой и экстравагантной, которую он тщился построить «как произведение искусства», и в путанице его идей. Д’Аннунцио был прежде всего богато одаренной поэтической натурой, сильными сторонами которой являлись эмоциональность, восприятие действительности в ее чувственном, плотском аспекте. Ему присущи замечательное импрессионистское мастерство в передаче оттенков жизни природы и переменчивости человеческих чувств, колорит и пластика образа, безупречное владение арсеналом поэтической метрики. Презрение к эпигонству и культурному провинциализму Италии конца века, сочетавшееся с преклонением перед великой ренессансной национальной традицией, толкнуло Д’Аннунцио к широкому усвоению современной ему европейской культуры. Мопассан и Золя, Бодлер и Гюисманс, Уайльд и прерафаэлиты, Ницше и Вагнер, Метерлинк и искусство Сары Бернар, наконец, русский роман в лице Достоевского и Л. Толстого — вот источники идейно-художественных воздействий, которые итальянский писатель ассимилирует, преобразуя их по-своему, претворяя в свое собственное, оригинальное.
