— Что же, приходите послушать. Я на первом собрании всегда играю на корнете «Иерусалим златой». Действует — железно. Наши тут думают, будто это на трепотне все держится, — на красивые слова, мол, грешник идет, — но вы, не верьте. Это все музыка. Да я один со своим корнетом больше нераскаянных грешников доведу до слез, чем десяток самых классных проповедников, вместе взятых!
— Верю, Арт… Видишь, какое дело… Я ведь сам тоже пастор, коммерсантом стал временно, пока подбираю себе новое место. (У Арта стало такое выражение лица, как у человека, который собирается отказать в ответ на просьбу дать денег взаймы.) И все же не верю я всей этой болтовне, будто человеку и повеселиться никогда нельзя. Недаром апостол Павел сказал: «Выпейте немного вина, ибо это полезно для здоровья». Правда, Сотерсвилл — «сухой» город, но я до субботы еще думаю побывать в одном «мокром». Так что ты скажешь, если я объявлюсь здесь с пинтой виски в кармане? А?
— Что ж, я своим здоровьем дорожу и ради него готов пойти на жертвы!
— А что за парень этот англичанин? Вроде как правая рука мисс Фолконер, так?
— О, он парень с головой. Только с нами вот как-то не умеет ладить.
— Ну, а она им довольна? Как зовут-то его?
— Зовут Сесиль Эйлстон. Понимаешь, на первых порах Шэрон очень им была довольна, ну а сейчас, думаю, ей уж надоели все его умные разговоры и что с нами он всегда как чужой…
— Ну, я тут хочу потолковать минутку с мисс Фолконер. Приятно было познакомиться, Арт. Увидимся в воскресенье вечером в поезде.
Разговор этот происходил у одного из многочисленных входов в шатер евангелистов, и Элмер увидел, как в другую дверь стремительно вошла Шэрон Фолконер. Сейчас это была уже не величественная жрица в греческой тунике, а деловая женщина в соломенной шляпке, в сером костюме и белой полотняной блузке с накрахмаленными манжетами и воротником. Лишь синий бант да усыпанный драгоценными камнями крест на кармашке для часов — ничем другим она не отличалась от какой-нибудь конторской служащей. Но Элмер, который всматривался в каждую черточку ее лица и фигуры с жадностью старателя, выбирающего из породы золотые самородки, отметил, что она вовсе не плоскогрудая, как могло показаться, когда на ней была свободная туника.
Она обратилась к своим добровольным помощницам — молодым женщинам, которые вызвались проводить домашние молитвенные собрания, ходить из дома в дом, побуждая людей к религиозной активности.
— Дорогие друзья, я очень рада, что все вы уделяете много времени молитвам, но бывает момент, когда надо и подметкам дать работу. Пока вы печетесь о царствии небесном, дьявол печется о своем по ночам, а днем ныряет среди народа, бывает у людей дома, говорит с ними! Неужели вы стыдитесь зайти в дом и позвать людей ко Христу — пригласить на наши собрания?.. Я недовольна. Да, очень недовольна, мои милые юные подруги! По моим сведениям, в юго-восточном районе из каждых трех домов вы побывали лишь в одном. Это не годится! Пора расстаться с представлением, будто служить господу — такая же милая забава, как украшать лилиями алтарь на пасху. Подумайте! У нас осталось всего пять дней, а вы все никак не можете расшевелиться и начать действовать. И чтобы никаких глупостей насчет того, что, мол, неловко говорить о денежных пожертвованиях. Говорите, и не стесняйтесь! Чем прикажете платить за помещение, переезды, освещение — воздухом? А персоналу, который ездит со мной? Вот вы — да, вы, рыженькая, славненькая… Ох, мне бы такие волосы! Ну что, например, сделали вы за всю эту неделю? На деле, не на словах?
Через десять минут все они у нее уже всплакнули и каждая горела желанием броситься в бой за души и доллары.
Шэрон Фолконер уже направилась к выходу, когда к ней с протянутой рукой, хорохорясь, подскочил Элмер.
— Сестра Фолконер, я хочу вас поздравить с необычайным успехом ваших выступлений. Я баптистский священник Гентри.
— Да? — холодно отозвалась она. — А где находится ваша церковь?
— Видите ли… э-э… церкви у меня в настоящий момент нет…
Она оглядела его своими сверкающими глазами — здоровый румянец, фатоватый вид, запах табака.
